В ту ночь, когда Аглая Савина похитила последнюю свою жертву, племянник у нее не ночевал. Его видели под окнами Алифановых, как всегда поджидающего Ирину – но Ирина к нему не вышла и к себе войти не позволила. На этом твердо стояли все члены семьи да обслуга. После же Руднёв обосновался в трактире на соседней улице, где был завсегдатаем, и там-то припомнили, что около полуночи в заведение вошла прилично одетая женщина с плотной вуалью на лице. Спросила Руднёва. Кто она была, о чем говорили, да долго ли – никто толком сказать не мог: в трактире имелись кабинки, разделенные тканевыми завесами, и Руднёв занял отдельную, по своему обыкновению. Ушел из питейного заведения он под утро, один и на своих ногах, причем был вполне даже трезв.
Свидетелей тому нет, но очевидно, что поехал к особняку Кулагиных: следил за дверями, да стал свидетелем того, как Лиза с отцом собирается на вокзал. Помчался следом, разумеется. Купил билет (Руднёва узнал кассир) да телеграфировал тетке, что срочно уезжает. После сел в вагон. Руднёв был осторожен до крайности: ни Кошкин его не заметил, ни Лиза, покуда он сам с нею ни поздоровался. Однако и маневр с похищением Лизы стал для него сюрпризом: Руднёв остался в поезде и опомнился только на следующей станции.
Нашлось уйма свидетелей тому, как молодой хорошо одетый мужчина мечется по платформе, ищет кого-то да посылает страшные проклятия в адрес тех, кто помочь ему не может. Поезд готовился к отбытию – но мужчина в него не сел. Продолжал буйствовать, даже драку с кем-то затеял. Решено уж было за полицией послать, когда… Руднёв вдруг схватился за грудину, побагровел лицом да согнулся пополам. Будто пьяного в шторм его некоторое время носило туда-сюда – а после, неловко шагнув, он свалился аккурат между платформой и набирающим ход поездом.
Паровоз еще не разошелся, и тело, к удаче судебного медика, покорежило не слишком сильно.
Кем была та женщина в трактире, да не померещилась ли она выпивохам – Алекс сим вопросом предпочел не интересоваться…
– И что же насчет Ирины? – хмуро спросил он у Кошкина. – Вы уверены?
– Как никогда. У меня было время подумать, я не только что это решил. Еще до того, как про ее замужество узнал.
Кошкин все-таки прекратил любоваться игрой света на хрустале, и залпом допил то, что оставалось в бокале.
– Что ж, примите мои поздравления, в таком случае, – вяло отозвался Алекс. – Удачи вам в столице.
– И вам удачи, мой друг. Раз уж вы сами упомянули освободившееся после Образцова место… оно ведь действительно пустует. Словом, я рекомендовал Платону Алексеевичу способствовать тому, чтобы на место это усадили вас.
Алекс поперхнулся:
– С какой стати? У меня и опыта совершенно нет!
– У кого довольно опыта в полиции, не пройдут возрастной ценз. Да и вовсе не мешало б почистить кадры после Образцова. Вы служивый, Алекс, хоть и бывший. Имеете награды. И отлично показали себя в расследовании громкого дела. К тому же вот-вот станете зятем самого Кулагина – а это значит, отпор Савиным сумеете дать. Разумеется, вы вот-вот получите наследство, и служба да жалованье вам, может, и не нужны… и все же наследство ваше вы могли бы потратить более разумно.
– Мог бы… – пробормотал Алекс, пытаясь собраться с мыслям. Отставил бокал и заговорил, осторожно подбирая слова. – По поводу того револьвера, Степан, из которого застрелили Аглаю… Вы сами признали, что именно у Кулагина немало причин ее убить. По ее вине, а то и прямому совету Руднёв едва не добрался до Лизы, его дочери! Влез в окно ее спальни! А главное… я уверен, именно Аглая убила его жену. Анна Савина всего-то хотела защитить младшую сестру, спасти от позора. Собиралась взять на воспитание ее ребенка! А Аглая толкнула ее с высоты. Более того, подделала письмо и все эти годы заставляла думать, будто жена предала его. Вы бы сами простили такое?!
Кошкин не ответил. Смотрел на него бесстрастно, хоть и с сочувствием.
– Я – не простил бы! – разгорячился Алекс. – Так что, если Кулагин солгал о пропаже револьвера? Что – если он ее и убил!
Алекс тотчас пожалел, что сказал это столь громко. Опасливо бросил взгляд на двери и заговорил куда спокойнее:
– Как бы там ни было, я и думать о подозрениях против Кулагина не стану. Он мой тесть. Он отличный человек, в конце концов! И Лиза мне ни за что не простит… Потому извините, Степан, но я откажусь от вашего предложения. Мне не нужна эта должность. Не хочу делать выбор между долгом и честью, как… – Алекс едва не сказал «вы» – но вовремя опомнился и договорил: – …как Образцов.
– Понимаю, – легко кивнул Кошкин. – Но, ежели вас интересует мое мнение, то я повторюсь: не думаю, будто Кулагин – убийца. Не тот типаж, поверьте. Так что будьте спокойны, Алекс, в отношении Кулагина вам делать выбор точно не придется.
Все-таки слова Кошкина, его уверенность сыграли роль. Кошкин опытный сыщик. В его интуиции Алекс убеждался не раз, так что ему стало чуть легче. Кулагина пытались подставить. Без сомнений!
Тем более Кошкин даже осмелился пошутить:
– С револьвером, ей-богу, я бы скорее представил вашу невесту, не будь у нее железного алиби!
Кошкин, разумеется, шутил – чтобы развеять обстановку, которая совсем уж перестала быть легкой. В тон ему ответил и Алекс:
– Эх вы, а ведь Елизавета Львовна так волновалась о вас… Представьте себе, она все-таки настояла, чтобы вам перелили ее кровь!
– И, клянусь, мне тотчас стало лучше! Даже в забытьи я помню: едва увидел, как трубки тянутся от нее ко мне – почувствовал в себе силы встать да уйти! Елизавета Львовна чудесная девушка, Алекс, – заговорил Кошкин серьезней. – Она необычайно добра и великодушна. А рядом с вами и характер ее куда мягче становится. Я не знаю, каким вы были до встречи с нею, и какой была она – не имел чести прежде быть с вами знакомым. Однако я своими глазами вижу, что вы делаете друг дружку счастливее. А это главное – в любви нужно чувствовать счастье да спокойствие, а не страдать сутки напролет. Будьте счастливы и впредь, Алекс.
И уже прощаясь, Кошкин напомнил:
– Все же подумайте насчет должности. Ответственность – тяжкое бремя, но следует нести ее с честью, а не бояться.
Глава 19. Лиза
Назначение на новую должность пришло в субботу, накануне венчания. Так что замуж Лизе пришлось выходить не за разжалованного повесу Алекса, а за помощника полицмейстера Риттера Александра Николаевича.
Правда, жениху все равно предстояло венчаться в штатском платье, и по этому поводу Лиза закатила форменную истерику. Отказывалась выходить замуж, покуда не пошьют парадный полицейский мундир. Истерика, слава Богу, была за закрытыми дверьми ее девичьей спальни, лишь при тетушках, подругах да кузинах. Петербургская тетушка, охая да причитая, накапала Лизе в лимонад Лауданума; пермская тетушка тот Лауданум вылила в рукомойник, и, ухмыляясь, подлила коньяку – так что в церковь невеста явилась вовремя. Спокойной, счастливой и порозовевшей в щеках.
