Внезапно дверь отворилась, и он увидел красивую девушку, входящую в землянку. Она была совершенно голой, однако ничуть этого не смущалась. Секунду он рассматривал ее прекрасное лицо и соблазнительные изгибы тела, но вот она заметила его взгляд и Иован сказал:
— Здравствуй огненная гусеница. Вот уж не думал, что ты окажешься такой.
Девушка лишь покачала головой, а он поморщился, догадавшись, что она его не понимает.
Внезапно, за спиной девушки появилось Нечто. Это было не живое существо, а создание из иного плана мироздания, черное и бесформенное, со взглядом, насквозь пронизывающим душу.
Иован попятился назад и уперся в стену, но гусеница совсем не боялась духа и это немного успокоило мужчину.
— Да это она, а вот кто ты такой? — оглушительно прозвучали слова сразу на всех языках мира, а затем дух обратился к девушке, но так, что Иован не понял его речи.
Они принялись о чем-то беседовать с гусеницей, однако, как он ни старался, так и не смог уловить сути этого разговора.
Вот девушка взяла в руку какой-то пучок травы, глядя на духа, и вопросительно указала на следующий. Так повторилось несколько раз подряд. От части трав она избавилась, затем кивнула, очень обаятельно улыбнулась Иовану, продемонстрировав ямочки на щеках, и протянула ему букетик.
Дрожащей рукой он принял подарок и в тоже мгновенье девушка растворилось в воздухе, однако дух никуда не делся.
— Я не знаю кто ты такой и зачем идешь по пути Мунх, — грозно сказал он мужчине. — Не все величайшие шаманы решаются ступить на него, а ты не тянешь даже на самого слабого. Пей отвар из этих цветов и беги отсюда сейчас же. Из-за твоих ритуалов граница миров в этом месте истончилась. Духи и демоны смотрят на тебя миллионами глаз и ни одному из них не по нраву твои нелепые выходки. Пей и беги, смертный, кем бы ты ни был. Тебе сегодня очень повезло.
Глава 4
— Ну а он ей и говорит: «Что ты, любимая, ты у меня одна единственная, никогда я тебе не изменял», — рассказывал Вилфрид очередную историю. — А я стою рядом и думаю, вот же поганец двуличный, вчера у меня только исповедовался, про блуд свой каялся, завтра думаю во лжи раскаиваться придет.
Они с Эшем шумно засмеялись, открылась дверца экипажа и к ним заглянул напряженный храмовник.
— Все в порядке, командир?
— Да хорошо все, иди уже. Хватит вам за меня беспокоиться. Эш подлей-ка вина, мне далеко тянуться.
Храмовник еще постоял пару секунд, недовольно косясь на пленника, а затем прикрыл дверцу повозки.
— Хорошие у тебя парни в отряде, — с улыбкой сказал антим, обновляя бокал друга. — Волнуются за тебя. Таких странных заключенных им наверно еще возить не доводилось?
— Возить кого уж только ни доводилось, — махнул рукой Вилфрид, принимая напиток. — А люди все хорошие, Эш.
— Даже тот, что обманывал жену?
— И он.
— А как насчет магов, заключивших с демонами темной договор?
— Даже они, да.
— И выходит, что на войне одни хорошие люди убивают других хороших людей? Грабят, насилуют и уводят в рабство?
— Это и самое страшное, Эш, самое страшное, — ответил сержант храмовник, посерьезнев. — Помнишь лет десять назад у нас конфликт был с Нордикой? Когда их пираты вконец обнаглели в Иорском заливе.
— Припоминаю. Но тогда вроде полгода всего на море повоевали и обратно заключили мир.
— Так-то оно так, но был у меня знакомый капитан, да хранит его душу святой круг, который рассказывал мне вот какую историю. Сидел он значит с другом своим в таверне, тоже капитаном, с Нордики только. Тот конвойным был, сторожил суда торговые, то бишь. Вот сидят они, о жизни беседуют, выпивают как мы с тобой. Знакомый мой рассказывает, что внучка у него родилась, тот ему отвечает, а у меня мол внуку уж третий годик пошел, а ну как породнимся в будущем. Да только заходит в ту таверну посыльный из адмиралтейства и передает моему знакомому письмецо. Дескать началась война, готовьте, господин хороший, свое судно к боевому выходу. Пожали два капитана друг другу руки да разошлись, а через неделю первый потопил в бою второго. До конца жизни простить себе не мог, ходил ко мне на исповеди каждую неделю, да все об одном каялся. Вот и скажи мне Эш, плохие это были люди или хорошие?
Антим поморщился и, посмотрел в окно.
Вот уже вторые сутки они ехали на юго-запад, к одному из монастырей близ города Анора — средоточию силы ланкарской церкви святого круга. Именно там находился главный собор, именуемый Анорским, в котором заседал епископ Гюве, наместник Патриарха. Впрочем, Эш не ожидал, что его персоной заинтересуются столь серьезные люди. Они просто ехали в тот монастырь, к которому был приписан Вилфрид.
Антим не чувствовал себя пленником, напротив, скорее уж дорогим гостем. Они с Вилфридом вспоминали прошлые годы, смеялись и радовались тому, что жизнь так неожиданно свела их вновь. Свою историю знакомства и путешествия с Лани Эш рассказал довольно подробно, не упомянув пока только о пророчестве и о том, что совсем недавно с него сняли старое проклятие. Он не собирался держать это в секрете, лишь ожидал, когда выдастся более подходящее время все обсудить.
Обошли они и тему того, как антим бежал из монастыря много лет назад. Сам он стыдился заговаривать об этом первым, а Вилфрид, словно бы и вовсе не помнил обстоятельств их разлуки.
— Не знаю, насчет тех капитанов, но я видел в жизни всяких подлецов, — ответил наконец Эш. — Хоть я сам уже давным-давно стараюсь решать дела миром, никогда не бью первым и никому не желаю худого, но считаю, что люди с чувством превосходства над другими представляют для мира опасность. Видел я и как забивают до смерти рабов, за малую провинность, и как грабят город убивая мужчин и насилуя женщин. Много чего довелось увидеть. Разве такие люди хорошие?
— А вот это, Эш, в третьем круге ангелы решат.
— Ой, да не начинай, — отмахнулся старик. — Жизнь порой сама заставляет принять решения. Кем бы я был, если б отдал Лани тем бандитам в первый день нашего с ней путешествия? Хороший я совершил тогда поступок или плохой? Кто теперь разберет? А никто, потому что для девочки он наверно хорошим оказался, а для тех головорезов уж поди не очень.
— А вот здесь ты верно говоришь! — улыбнулся Вилфрид. — Да ведь только и я о том же самом. Одно дело разбираться в правильности поступков, а совсем другое клеймить человека плохим. Ведь делая это мы отнимаем у него веру в то, что он может измениться.
— Ну допустим так, здесь я не буду спорить, хотя мне и кажется это отчасти словоблудием. Но как же тогда определить хороший был поступок или нет?
— Храни нас святой круг, — всплеснул руками Вилфрид. — Эш, да не уж то ты сам этого не понимаешь?
— У меня, конечно, есть свое мнение, однако я сперва хочу услышать твое.
