– Чего это они? – спросил Кейси, но никто ему не ответил.
Рэй принялся вытирать тряпкой столешницу.
– Помоги мне с посудой, – попросил он.
Состайник уже согрел воду в ведре, и Кейси, вооружившись мылом и мочалкой, принялся перемывать миски и ложки. Кён подметал, шваркая влажным веником по выцветшим доскам пола.
– О чём говорил Джек? – спросил Кейси чуть погодя, когда чистая посуда уже была сложена стопкой на столе.
– Не важно, – быстро сказал Рэйнес.
Кён, куривший за дверью, заглянул в кухню.
– Джек хочет, чтоб ты бился на Арене через месяц.
Кейси не смог сдержать возглас, уставившись на состайника во все глаза.
Рука Рэя потянулась к столу, и, схватив вилку – первое, что нашарили пальцы, – Рэйнес метнул её в Кёна. Парень вскрикнул и отшатнулся, когда вилка пролетела в нескольких сантиметрах от его щеки.
– Спятил?!
Рэй вскочил на ноги, держа в стиснутой ладони уже с десяток столовых приборов. Среди ложек и выщербленных вилок опасно поблескивал нож.
– Когда ты научишься держать язык за зубами, касинский выродок?!
Кён моментально побагровел, так что его смуглая кожа стала казаться обожжённой.
– Ты, тварь!
Кейси попятился, взгляд его перебегал с одного разъярённого парня на другого. Неожиданно Кён низко, хрипло зарычал, оскалив длинные, почти звериные клыки. Кейси уставился на них. Сердце, казалось, подпрыгнуло из груди куда-то в горло, не позволяя сделать вдох; хватая ртом воздух, Кейси сполз по стене.
– Кей!
Приборы со звоном полетели на пол, когда Рэй упал на колени рядом с Кейси:
– Что с тобой? Что случилось?
Над собой Кейси видел лицо Рэйнеса, землисто-жёлтое, встревоженное, с покрытым испариной лбом. Над его плечом маячил Кён, несколько секунд назад рычащий от злобы, а теперь испуганный и бледный.
Кейси закрыл глаза, думая только об одном: дыхание. Он должен следить за своим дыханием, и он не должен позволить страху поглотить его. Вдох и выдох. Вдох. Выдох. Медленно. Глубоко.
2
Мирайя нагнал Джека у входа в его дом. Лутай подошёл и встал около них, чуть в стороне, готовый, чуть что, вмешаться в разговор словом или делом.
– Чё надо? – спросил Джек, хмуро оглядывая их.
Мирайя стиснул кулаки; его потряхивало от злости, он понимал, что Джек уже заметил его взвинченное состояние, и что сейчас главное – взять себя в руки.
– Надо поговорить, – сказал он. – О новеньком.
Джек сморщился так, будто у него разболелись зубы. Распахнув дверь, он махнул рукой:
– Вперёд, пащенки.
В тесном жилище мастера, состоящем из одной-единственной комнаты, Мирайя бывал уже несколько раз. Обстановка здесь никогда не менялась, разве что пустых бутылок, стоящих в ряд у стены, становилось то чуть больше, то немного меньше. Джек сел на кровать, узкую и длинную, ему по росту. Мирайя не видел выражения его лица – крошечное оконце под потолком пропускало света ровно настолько, чтобы можно было разглядеть очертания предметов в сером, душном сумраке. И, будь Мирайя человеком, он не видел бы даже своей вытянутой руки.
– Ну, выкладывай, что у тебя там.
Мирайя встал напротив Джека, опёршись о стол. Кроме кровати, сесть тут было не на что. Лутай остался стоять у двери.
– Месяц. Мастер, ты в своём уме?
Лутай тихо вздохнул, и Мирайя чуть улыбнулся. Старший про себя, должно быть, костерит его вовсю за дерзкие слова.
– Следи за языком, щенок, – одёрнул Джек. – Месяц, и что?
– Даже мне ты дал три, – прошептал Мирайя, боясь, что если заговорит в полный голос, то сорвётся на крик.
Вспыхнул огонёк зажигалки, дым завился колечками, поднимаясь к потолку, когда Джек закурил.
– У меня с памятью пока ещё порядок, Бледный, – проворчал он. – Я помню, что у тебя было три месяца – потому что ты даже ходить не мог. А вот ты об этом, сдаётся мне, забыл.
Мирайя промолчал. Джек хекнул, не то кашлянув, не то коротко хохотнув, и продолжил, зло посверкивая глазами:
– Я помню, как Рэй бегал вокруг тебя, что квочка, и зад тебе подтирал, потому что ты пальцем самостоятельно шевельнуть не мог. Кормил тебя, паскудину, с ложечки… А ты, Лутай? – обратился он к подмастерью и тот вздрогнул, поднял глаза. – Сколько у тебя было времени?
– Два месяца, – неохотно ответил Лутай, исподлобья глядя на мастера.
– Два месяца! – передразнил его Джек. Старое лицо, освещённое горящей сигаретой, исказилось. – Два месяца на тебя угробил, бестолочь. И вот он, результат!
Джек чиркнул пальцем около своего глаза и сплюнул на пол. Его сигарета дотлела почти до фильтра, и он потушил её о подошву ботинка.
– Ну, подмастерье, скажи мне. Сколько, по-твоему, времени я должен на него потратить? Три месяца? Пять?
Лутай молчал, глядя в пол.
– Он же просто мальчик, – произнёс Мирайя, подрагивая от сдерживаемого гнева. – Почти ребёнок. Ему надо больше времени.
– Просто мальчик? Нет, он уже не просто мальчик, мрак дери, – прошипел Джек. – Он охотник, твою мать. У нас тут нет мальчиков, девочек, баб – есть только охотники! У охотников нет бесова времени! – Он умолк и продолжил уже спокойнее: – Ты знаешь, что я думаю, когда вижу очередного пащенка?
Мирайя качнул головой.
– Я думаю: "Я могу вырастить бойца даже из этого дерьма". Я думал так, когда смотрел на тебя, на Лутая, на всех вас, выродков. Я ошибся хоть один сраный раз?
– Нет, – выдавил Мирайя.
– Нет! И в этот раз я тоже так подумал. Так что пусть орёт и брыкается, сколько угодно. Всё равно он будет делать то, что я хочу. И мрак бы меня побрал, если я не заставлю его показать всё, что в нём есть.
Джек замолчал, и в комнате воцарилась тишина, в которой не слышно было даже их дыхания.
– Катись отсюда, Бледный, – тихо и зло процедил вдруг мастер. – Подбери сопли и катись, если не хочешь окончить свои дни там же, где я тебя и нашёл.
Мирайя оторопел. Они с Лутаем переглянулись, ошарашенные его словами.
– Оглох?! Я сказал, пошёл вон! – взревел Джек, вскакивая на ноги.
Мирайя шарахнулся прочь от него, и выскочил из комнаты вслед за Лутаем.
Они почти вывалились на траву, задыхающиеся и напуганные. Джек захлопнул дверь за их спинами.
– Что, помог "разговор"? – выплюнул Лутай, кривя губы.
Они отошли к изгороди. Мирайя опёрся о плетень, глядя на широкое поле, сливающееся вдалеке с низким, пасмурным небом.
– Мне кажется иногда, что Джек давно уже потерял рассудок, – тихо произнёс он.
