– Я видел такое много раз. Ну, чего ты так смотришь? Говорю же, всё обойдётся.
Кён выдохнул струйку дыма в прохладный воздух осеннего вечера. Хлопнула дверь: из кухни вышел Рэй, скрылся в комнате, потом показался снова. Кейси проводил его взглядом. Рэй заметил состайников, сидящих во дворе, кивнул им, но не произнёс ни слова.
На Кейси накатило вдруг острое, мучительное чувство повтора, ощущение, что это с ним уже происходило когда-то. Словно в какой-то иной жизни он переживал уже нечто подобное. Сердце сжалось, и тут Кейси вспомнил: точно так же он сидел когда-то в коридоре приёмного покоя, испытывая тупой, сосущий страх за друга, отделённого от него стенами и дверьми. И медсестра точно так выскочила вдруг из палаты, а потом вернулась, ведя с собой ещё одного врача, который коротко кивнул ему, терпеливо ждущему на скамье в коридоре. Только тогда, в больнице, никто не сидел с ним плечом к плечу, и никто не пытался ободрить. Кейси прикрыл глаза, испытывая прилив щемящей нежности к охотнику, который курил, не догадываясь о том, что происходило сейчас у него в душе.
Мирайя не пришёл в себя ни на следующий день, ни через день. Два дня спустя Лутай ушёл за Джеком, который всё это время скрывался в своём доме. Прогнав всех из спальни, Джек заперся там, а потом без объяснений унёс бессознательного Мирайю к себе. И никто не знал, что происходило внутри его дома.
2
Джек сидел на пороге, сгорбившись, опёршись локтями на колени широко расставленных ног. В пальцах его дымилась сигарета, но курил её скорее ветер, чем сам Джек. Лутай подошёл к нему. Под глазами старого охотника залегли глубокие тени.
– Что, – спросил Лутай, – так тяжко?
Джек качнул головой, потом, словно очнувшись, жадно затянулся тлеющей сигаретой, так что щёки его ввалились.
– Если б ты только знал, – хрипло ответил он.
Он снова поднёс к губам сигарету и взглянул на неё с недоумением, обнаружив, что она догорела до фильтра. Лутай вынул свою пачку, достал сигарету для себя, а вторую протянул мастеру. Джек отблагодарил его слабой ухмылкой и щёлкнул зажигалкой, давая Лутаю закурить первым.
– Что ему снится? – спросил Лутай, собравшись с духом.
Мастер смерил его странным взглядом.
– Ты серьёзно хочешь знать, Одноглазый, или так, полялякать решил?
Лутай скривился, каблуком ботинка раздавив какую-то мелкую букашку, что ползла мимо.
– Не хочу, и никто бы не захотел. Но я должен знать, нет?
Джек промолчал, и Лутай повторил свой вопрос:
– Так что ему снится?
– Ну а сам-то ты как думаешь? – мрачно сказал Джек. – Он видит, как я убиваю его, потому что у него нет ног, Одноглазый. Видит эту сраную дыру, из которой я его вытащил, видит, как собственный папаша тащит его на костёр мракобеса из него изгонять… И тебя, конечно.
– Меня? – переспросил Лутай.
Джек метнул в него раздражённый взгляд:
– Ты прекрасно всё услышал.
– И… Что же я делаю в его снах? – спросил Лутай.
Сердце его гулко забилось. Он совсем не был уверен, что хочет знать ответ.
Джек засмеялся, его смех бритвой резанул слух. Лутай раздосадовано оскалился, чувствуя смущение и злость на Мирайю за то, что он видит какие-то нелепые сны с его участием, и на Джека – за то, что он подсматривал их, пусть и не нарочно.
– Он видит, как ты ломаешь ему лодыжку, – сказал Джек, насладившись сполна видом его покрасневшего лица.
Лутай растерялся и часто заморгал.
– И всё?..
– А ты что, разочарован? – Джек прищурился, и снова издевательски засмеялся, когда Лутай зло щёлкнул языком.
Бесов старик просто дразнил его.
Насмеявшись, Джек закурил очередную сигарету. От Лутая не укрылось то, как он потирал повязку, скрытую под одеждой.
– Твоя рана так и не затянулась?
– Отчего же? Затянулась… Иначе я не стал бы забирать Бледного к себе.
Лутай кивнул, решив больше не задавать вопросов.
– Хочу попросить тебя, – обратился к нему Джек. – Сходи-ка за Тельмой, приведи его сюда.
– Зачем это?
– Бледный любит его… Пусть он придёт, поглядит на него. Может, Бледному станет легче, когда он почувствует Тельму. Эти его сны, про костры и бесов… Не нравятся мне они.
Лутай кивнул, сверху-вниз глядя на мастера.
– Только возьми с собой Гаса, – добавил тот. – Не ходи через город сам. А я останусь здесь.
– Хорошо. Я понял.
Гас сидел в комнате, читая какую-то из Виткиных книг. Он не задал ни единого вопроса, когда подмастерье передал ему слова мастера, ничего не сказал, и Лутай был ему за это благодарен.
Перед тем, как уйти, Лутай заглянул в кухню. Рэй перебирал содержимое ящиков, наводя в шкафу порядок, а Кён, недовольный, надувшийся, чистил картошку, устроившись на низком табурете в уголке около печки.
– Мы с Гасом идём к Тельме, – сказал Лутай Рэю.
Состайник кивнул, не оборачиваясь, а потом спросил:
– Он отходит?
– Не понял?
– Бледный отходит, что ли, что Джек решил позвать Тельму?
Голос его был совершенно спокоен. Лутай потрясённо уставился на его худую спину, узкие плечи, обтянутые тканью рубашки.
– Небо, нет, конечно! Что за выдумки?
Кён привстал с табурета.
– Я с вами пойду за Тельмой!
– Картошку дочисть сперва! – резко сказал ему Рэй, оглянувшись через плечо.
Кён тут же окрысился:
– А ты мной не распоряжайся! – Он с надеждой заглянул Лутаю в лицо: – Я пойду?.. А картошку пусть Кей дочистит.
– Ладно уж.
Кён тут же выскочил во двор, окликая Кейси, чтобы свалить на него свою работу. Рэй укоризненно посмотрел на Лутая.
– Я его заберу, тебе без него хоть спокойнее будет, – сказал Лутай, смущённо потирая шрамы на правом глазу.
Рэй отошёл от шкафа, прикусил губу.
– Бледный правда не умирает?
Лутай качнул головой:
– Нет.
– Зачем тогда идёшь за Тельмой? Мирайя, видать, совсем плох, раз Джек решил позвать его.
– Не в этом дело. Мне сейчас некогда болтать. Но он не умирает, ясно? И пока ещё не озверел.
– Пока ещё, – прошептал Рэй.
Лутай вышел из кухни. Гас уже стоял около плетня, дожидаясь состайников. Не медля больше ни минуты, они устремились по тропе. Кён вскоре догнал их и потрусил рядом, встрёпанный, похожий на лохматого щенка.
Лутай поймал себя на том, что, думая о Мирайе, снова и снова прокручивает в голове день, когда тот впервые встал на ноги. Прошлое лето, немногим более года назад. Он дико устал после боя накануне, мышцы на каждое движение отзывались болью, но Джек всё равно загнал его на крышу перестилать кровлю. Солнце в полдень немилосердно палило, он обгорел, заработал головную боль. Спускаясь с проклятой крыши, свалился и едва не сломал шею. В общем, паршивый был день.
