– А ну-ка? Кому еще индейки?
Никто не ответил. Дэнти повторила:
– Хорошие речи для католика, нечего сказать.
– Миссис Риордан, умоляю вас, – сказала миссис Дедал, – оставим этот разговор хоть сегодня.
Дэнти повернулась к ней и сказала:
– По-вашему, я должна сидеть и слушать, как издеваются над пастырями церкви?
– Никто против них слова не скажет, – подхватил мистер Дедал, – если они перестанут вмешиваться в политику.
– Епископы и священники Ирландии сказали свое слово, – возразила Дэнти, – им нужно повиноваться.
– Пусть они откажутся от политики, – вмешался мистер Кейси, – а не то народ откажется от церкви.
– Слышите? – сказала Дэнти, обращаясь к миссис Дедал.
– Мистер Кейси! Саймон! Довольно, прошу вас, – умоляла миссис Дедал.
– Нехорошо! Нехорошо! – сказал дядя Чарльз.
– Как! – воскликнул мистер Дедал. – И мы должны были отступиться от него по указке англичан!
– Он был уже недостоин вести народ, – сказала Дэнти. – Он жил во грехе, у всех на виду.
– Все мы грешники, окаянные грешники, – невозмутимо ответил мистер Кейси.
– Невозможно не прийти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят, – сказала миссис Риордан. – Лучше было бы ему, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и бросили его в море, нежели бы он соблазнил одного из малых сих.
[28] Вот слова Священного писания.
– И очень скверные слова, если хотите знать мое мнение, – холодно заметил мистер Дедал.
– Саймон! Саймон! – одернул его дядя Чарльз. – При мальчике!
– Да, да, – спохватился мистер Дедал. – Я же говорю... Я хотел сказать... Скверные слова говорил носильщик на станции. Вот так, хорошо. Ну-ка, Стивен, подставляй тарелку, дружище. Да смотри доедай все.
Он передал полную тарелку Стивену и положил дяде Чарльзу и мистеру Кейси по большому куску индейки, обильно политой соусом. Миссис Дедал ела очень мало, а Дэнти сидела, сложив руки на коленях. Лицо у нее было красное. Мистер Дедал поковырял вилкой остатки индейки и сказал:
– Тут есть еще лакомый кусочек, называется он архиерейский кусочек. Леди и джентльмены, кому угодно?..
Он поднял на вилке кусок индейки. Никто не ответил. Он положил его к себе на тарелку и сказал:
– Мое дело предложить. Но, пожалуй, я съем его сам. Я что-то за последнее время сдал.
Он подмигнул Стивену, накрыл блюдо и опять принялся за еду. Пока он ел, все молчали.
– А погода все-таки разгулялась! – сказал он. – И приезжих много в городе.
Никто не ответил. Он опять заговорил:
– По-моему, в этом году больше приезжих, чем в прошлое Рождество.
Он обвел взглядом лица присутствующих, склоненные над тарелками, и, не получив ответа, выждал секунду и сказал с досадой:
– Все-таки испортили мой рождественский обед!
– Не может быть ни счастья, ни благодати, – процедила Дэнти, – в доме, где нет уважения к пастырям церкви.
Мистер Дедал со звоном швырнул вилку и нож на тарелку.
– Уважение! – сказал он. – Это к Билли-то губошлепу или к этому толстопузому обжоре из Арма!
[29] Уважение?!
– Князья церкви! – язвительно вставил мистер Кейси.
– Конюх лорда Лейтрима
[30], – добавил мистер Дедал.
– Они помазанники Божий, – сказала Дэнти. – Гордость страны!
– Обжора толстопузый, – повторил мистер Дедал. – Он только и хорош, когда спит. А посмотрели бы вы, как он в морозный денек уписывает у себя свинину с капустой! Красавец!
Он скорчил тупую рожу и зачмокал губами.
– Право, Саймон, не надо так говорить при мальчике. Это нехорошо.
– О да, он все припомнит, когда вырастет, – подхватила Дэнти с жаром, – все эти речи против Бога, религии и священников, которых наслышался в родном доме.
– Пусть он припомнит, – закричал ей мистер Кейси через стол, – и речи, которыми священники и их прихвостни разбили сердце Парнеллу и свели его в могилу. Пусть он и это припомнит, когда вырастет.
– Сукины дети! – воскликнул мистер Дедал. – Когда ему пришлось плохо, тут-то они его и предали! Накинулись и загрызли, как крысы поганые! Подлые псы! Они и похожи на псов. Ей-богу, похожи!
– Они правильно сделали, – крикнула Дэнти. – Они повиновались своим епископам и священникам. Честь и хвала им!
– Но ведь это просто ужасно! – воскликнула миссис Дедал. – Ни одного дня в году нельзя провести без этих ужасных споров.
Дядя Чарльз, умиротворяюще подняв руки, сказал:
– Тише, тише, тише! Разве нельзя высказывать свое мнение без гнева и без ругательств! Право же, нехорошо.
Миссис Дедал стала шепотом успокаивать Дэнти, но Дэнти громко ответила:
– А я не буду молчать! Я буду защищать мою церковь и веру, когда их поносят и оплевывают вероотступники.
Мистер Кейси резко отодвинул тарелку на середину стола и, положив локти на стол, заговорил хриплым голосом, обращаясь к хозяину дома:
– Скажите, я рассказывал вам историю о знаменитом плевке?
– Нет, Джон, не рассказывали, – ответил мистер Дедал.
– Как же, – сказал мистер Кейси, – весьма поучительная история. Это случилось не так давно в графстве Уиклоу, где мы и сейчас с вами находимся
[31].
Он остановился и, повернувшись к Дэнти, произнес со сдержанным негодованием:
– Позвольте мне заметить вам, сударыня, что если вы имели в виду меня, так я не вероотступник. Я католик, каким был мой отец, и его отец, и отец его отца еще в то время, когда мы скорей готовы были расстаться с жизнью, чем предать свою веру.
– Тем постыдней для вас, – сказала Дэнти, – говорить то, что вы говорили сейчас.
– Рассказывайте, Джон, – сказал мистер Дедал улыбаясь. – Мы вас слушаем.
– Тоже мне католик! – повторила Дэнти иронически. – Самый отъявленный протестант не позволил бы себе таких выражений, какие я слышала сегодня.
