Ее испытание – войти к царю без разрешения, думает Вашти. Эсфирь на самом деле поступила так, пусть так будет и в рассказе. Царь, конечно, безобиден. Но соплеменники Эсфири об этом не знают.
Вашти замедляет шаг, раздумывая. История похожа на нити, из которых она пытается свить веревку. Физически ощутимое раздражение вокруг Вашти растет, и она замечает, как косится на нее Мардук. Вашти может только догадываться, за что он ее ненавидит. Может, он ненавидит всех из Персии или всех, кто выше его по положению, кто вызывает у него те же чувства, которые вызывал когда-то брат. А может, он просто измотан. Кажется, он потерял жену и ребенка (сложно сказать, где чьи дети). Или все еще проще. Возможно, Мардук недолюбливает Вашти, потому что она – не Эсфирь. Вашти помнит его открытый от изумления рот, когда все слушали приукрашенный рассказ о жизни его племянницы, и как он поморщился, когда Вашти упомянула, что Эсфирь округлилась.
Мардуку в рассказе нужно отдать заметную роль и сделать его положительным героем, думает Вашти. Пусть история с него начнется. Ведь она так и началась! С дядиной идеи отправить племянницу к царю. Потом дядя появится снова, и не один раз.
Мардук отворачивается и продолжает идти бок о бок с высоким сыном. История Эсфири в воображении Вашти разрастается и образует единое целое – не та история, о которой просил Иц, а та, что ему нужна. Ица в ней не будет. Ицу нужна новая история, никак с ним не связанная. А вот дяде подойдет старая история, но не настоящая, а та, которая могла бы случиться. Он хотел бы вернуться в прошлое и многое исправить, чтобы все закончилось хорошо. Победить злодея. Злодей, конечно, советник. (Он и в самом деле злодей.) Значит, Мардук будет героем вместе с Эсфирью. А Эсфирь будет довольна тем, что у нее есть. (Она ведь и сейчас в какой-то степени довольна.) Мардук и Эсфирь встанут во главе Персии и сотрут советника в порошок. Ну, или как-нибудь в таком роде. Пусть советника повесят. Он хотел повесить кого-то из их народа, а повесили его самого. Поворот сюжета, возмездие. Да. Вашти ускоряет шаг. И многое другое, думает она, что никогда бы не произошло, но должно было произойти. История не должна быть правдоподобной, осознаёт Вашти. Напротив – чтобы в нее поверили, она должна быть невероятной. Далекой от правды, какую они знают, чтобы правду можно было потерять из вида. Вино рекой. Блудницы. Состязание прекрасных дев. Шпионы, восстания, а затем – пир. Крови, пролитой врагами, будет столько, что победители не смогут не завопить и не пуститься в пляс. Да. Рассказ обретает смысл, история, которой предстоит стать книгой, предстает перед глазами. Забудем о скитаниях, думает Вашти. Забудем о заточении. И если умирать, то только со смеху.
Бруклин. Представление
Из-за кулис пустая сцена кажется просторной, даже величественной, а покрытие – гладким до блеска. За миг до выхода актеров Лили чувствует, что до смешного взволнована. Неважно, что они поставили любительскую, мелодраматическую, музыкальную комедию, сыграть в которой мог любой, кто желал выставить себя на посмешище. Сердце Лили бьется о ребра. А когда поднимается занавес и на сцену с криком «Полундра!» выпрыгивает Мордехай, Лили неожиданно для самой себя бурно аплодирует вместе с залом, высоко подняв руки.
В программке она указана как автор сценария и режиссер, и хотя на самом деле она не так много написала, Лили не стала ничего исправлять. Под ее именем стоит надпись наклонным шрифтом: «Посвящается матери, Рут Бернэм Рубенштейн». Рут еще до болезни вызвалась написать и поставить пьесу, о чем Лили понятия не имела (как много всего, о чем она не знала!), а когда она заболела, замену не искали. Все ждали, еще и еще. Но на следующий день после визита к Вивиан Барр Лили получила е-мейл от подруги Рут, Сьюзан Левинсон, которая организовала закуски на церемонии памяти Рут. Сьюзан просила Лили помочь с пьесой – ведь Рут больше нет.
Лили ответила: «Извините, я не смогу». Она не стала писать: «Мне все еще слишком грустно, я до сих пор пытаюсь сшить платья своим дочерям, я не в состоянии до конца понять эту историю, у меня к ней много вопросов…» – и прочее. «Спасибо, что предложили, – написала Лили, – но у вас наверняка есть кто-то более подходящий?»
Ответ от Сьюзан Левинсон пришел через тридцать секунд: «Возможно, Вы ПРАВЫ. Но нам бы ХОТЕЛОСЬ, чтобы это сделали Вы, и я знаю, что Ваша мама хотела бы того же. Ваша мама была НЕЗАМЕНИМОЙ, и мы очень по ней скучаем. ОЧЕНЬ СКУЧАЕМ. И еще хочу, чтобы Вы ЗНАЛИ: пьеса практически готова, Вам надо будет всего лишь кое-где подправить сценарий, немного подредактировать текст и помочь с постановкой. Труппа у нас полна энтузиазма, не хватает только руководителя».
Лили это немного задело. Ее просили не написать пьесу, а поправить чужую. Потом она занервничала. «Руководителя». А она сможет руководить? Потом еще раз перечитала письмо, ощутила гордость и чувство вины, которые Сьюзан хотела у нее вызвать, и ответила: «Да, конечно. Спасибо Вам».
И все сложилось замечательно! Лили встретилась со Сьюзан в синагоге, чтобы просмотреть сценарий; все стены в кабинете раввина были заставлены полками с книгами, от пола до потолка, даже на внутренней стороне двери, и Лили, сразу ощутив прилив спокойствия, устроилась в кресле и начала читать. Потом вошла раввин и спросила у Лили, не желает ли она взглянуть на исходную «Книгу Эсфирь». Лили ответила: «Конечно». Что еще она могла сказать? Раввин (высокая женщина с волосами, собранными в хвост) взяла книгу с полки и сказала: «Мы с вами не знакомы, но я обожала вашу маму».
Она объяснила Лили все сцены, соответствующие им песни из пьесы, и Лили подумала: «Это не входит в обязанности раввина. Похоже, она действительно очень любила маму». Сьюзан Левинсон хихикала над каждым смешным фрагментом. Потом раввин нашла еще несколько книг, посвященных «Книге Эсфирь», массу толкований, рассуждений и дополнительных историй. Лили потерялась во всем этом и отправила няне сообщение с просьбой задержаться.
Была одна история о том, как отец Вашти, который был царем, погиб от того, что ему на голову упал канделябр. А еще раввины спорили, в каком качестве Эсфирь привели в семью дяди – как дочь или как жену, поскольку об этом не было точно сказано в книге, к тому же для чего ее описали как «красивую станом и пригожую лицом» сразу перед предложением об усыновлении Эсфири Мордехаем? Были написаны обширные диалоги, в которых воссоздавалось случившееся на самом деле, в том числе один, в котором царь, Ахашверош, протрезвев, спрашивал, где Вашти, а когда ему сказали, что он убил ее за отказ пройти нагой, ответил: «Некрасиво как-то получилось». Кроме того, велись дискуссии о том, кто истинная героиня в этой истории: Эсфирь, несомненно, спасла целый народ, но разве сначала она не струсила, а до этого не была наложницей? И разве Вашти (хоть и не протестовала явно, а просто сказала царю «нет») не стала основоположницей и «ярким примером женской независимости»? Зато Эсфирь, – указывали другие, – была олицетворением добродетели; когда царь оказывал ей знаки внимания, она оставалась невозмутимой, «словно сливалась с землей». Нет, – отвечали, – Эсфирь не была фригидной, она использовала «женские уловки», чтобы расположить к себе евнуха Бараза, стать царицей и спасти свой народ, и была права. Сделала, что должна была, а Вашти сделала то, что должна была сделать она. Эсфири всего лишь больше повезло, ведь она принадлежала к еврейскому народу, а эта история призвана радовать еврейский народ! Как и Юдифь, только Эсфирь во многом помог Мордехай. (Жаль, рассуждал кто-то, что Мордехай сыграл такую большую роль.)
