После этих слов, Гиб Аянфаль внезапно ощутил, что внутри у него пробудилось смутное чувство долга. Неужели нет на всех одиннадцати твердынях другого асайя, который подошёл бы консулу кроме него и второго загадочного избранника? Чутьё, по-видимому, потревоженное самим Салангуром, бескомпромиссно будило в нём уверенность, что его отказ – лишь отсрочка перед тем, как Сэле вновь его спросит. И что он ответит консулу в этом неизвестном будущем? Останется ли у него такая же свобода отказать, как и сейчас?
Впрочем, консул говорил, что выбор Гиб Аянфаля как воспреемника, основывался целиком на искусстве творицы. А если она, по словам Сэле, столь умела, то может, Гиб Аянфаль – не единственное её дитя? И не появятся ли позднее другие асайи, которые превзойдут его в том совершенстве, которое так приглянулось консулу? Только они, пожалуй, могут отвести от него следующий вопрос. Но вот узнать это было не у кого.
От этих мыслей его отвлекло то, что Сэле начал демонстративно расхаживать вокруг, сложив руки за спиной и всем своим видом показывая, что Гиб Аянфалю пора уходить.
– Разрешите спросить вас в последний раз, консул, – обратился к нему строитель, ещё надеясь застать в Сэле некоторое благоволение.
– Спрашивай, – деловито отозвался консул, – но быстрее! Меня уже ждут дела.
– Я не долго! – виновато убедил его Гиб Аянфаль, – я просто хотел сказать… я знаю о творицах, о том, что аба Альтас – не из них, сколь бы ни любил меня. А вы говорили о моей матери. Кто она? Вы с ней знакомы?
Свои вопросы он выпалил единым духом так быстро, что от волнения пыль разогналась в теле, и он ощутил, что его всего обдало жаром. Сэле остановился, обращая к нему взор.
– Я думаю, рассказывая о творицах, твой друг Хиба не забыл упомянуть их право анонимности? К тому же Сэле никогда не творили под лучами Онсарры, потому задавать мне подобные вопросы, так скажем, не очень-то эффективный способ познания.
– Но мне просто не у кого больше спросить! – с болью в голосе ответил Гиб Аянфаль, – вы единственный, кто мне хоть что-то сказал о матери! О том, что она была искусна в своём деле!
К его разочарованию Сэле только рассмеялся в ответ.
– Бедное дитя! – с наигранной жалостью воскликнул он, – Очевидно, любой бы догадался, что спрашивать это нужно с ближайших родичей. С абы Альтаса в первую очередь!
– Аба исчез, – мрачно ответил Гиб Аянфаль.
– Ну, об этом мы уже говорили, – невозмутимо ответил консул, – а теперь ступай домой к своим родичам. Я тебя даже слегка прогоняю.
Гиб Аянфалю ничего не оставалось, кроме как совершить прощальный поклон и поспешить к выходу. Едва он вышел из залы, как сознание буквально оглушили нахлынувшие информационные волны, звучавшие тут во всю силу. Справляясь с ними, Гиб Аянфаль остановился, прислоняясь спиной к стене, и тут помимо всего прочего почувствовал, что зала за ней опустела. Решив удостовериться в этом, он заглянул внутрь. Никого. Сэле удалился так же быстро, как некогда появился. Гиб Аянфаль снова закрыл за собой проход и направился прочь из замка.
Предложение Сэле прямо-таки выбило его из только устоявшегося за день течения мыслей. Кроме того, ему стало неудобно, что он под конец задал вопрос о матери. Всё вышло как-то неловко. Его жизнь в последнее время стала слишком беспокойной и не расположенной к рассуждениям. Возможно, если бы Сэле спросил его позднее, то он дал бы совершенно иной ответ. Хотя отказаться от своих родичей он просто не мог. А стоявший перед глазами пример разлучённых Хибы и Бэли только укреплял его в этой позиции. Разве только он откажется ради неких великих перемен, упомянутых Сэле, приближение которых он сам невольно ощутил в день, когда исчезла Росер.
Погружённый в эти рассуждения, Гиб Аянфаль прошёл через центральные залы, наполненные в вечернее время асайями, и вышел на воздух. Ноги сами привели его к величественному пасочнику, под ветвями которого они с абой Альтасом некогда обдумывали решение Сэле строить башню. Отсюда её не видно – она тщательно скрыта барьером, чтобы окружающее население ничего не увидело прежде срока. Гиб Аянфаль перевёл взгляд ниже, наблюдая за отдыхающими от трудов жителями замка и окрестностей. Тут же к нему пришла мысль о том, что согласись он, и на него с принятием роли Сэле легла бы обязанность быть мастером в этой обители и нести ответственность перед Голосом за каждого из всех, кого он сейчас видит.
Всё-таки в зале Салангури у него не было достаточно времени на то, чтобы подумать. Он никак не смог посоветоваться с родичами. Вдруг они были бы за то, чтобы он стал воспреемником и сами бы его отпустили? Кроме того, на Сэле не лежит никаких ограничений, консул может ходить везде, где захочет, для него нет закрытых пространств. Он вполне мог бы посещать их, сохраняя прежние воспоминания, принадлежавшие Гиб Аянфалю, и оказывать им своё покровительство. Если бы консул хоть ненадолго отпустил его поговорить с одним только Ае, который как старший патриций, наверняка лучше всех смог бы разобраться во всей ситуации! Почему ему всё пришлось решать одному?
Он просто не имеет ещё достаточно опыта для совершения верного выбора. Ранее всё решал аба Альтас. Он вырастал горой за плечами Гиб Аянфаля при малейшем веянии перемен, и жизнь текла размеренно и спокойно. Потом перед ним появился Хиба, показавший, как могут жить асайи, полностью правящие своей жизнью сами. Но и он, если не считать их последнего столкновения, всегда пёкся о его безопасности, всегда сам решал, куда им идти и чем заниматься. У Гиб Аянфаля даже закрались подозрения, что он был для Хибы как дитя на манер подросшего Бэли, но никак не равным другом. Как ни странно, один только Ае предоставил ему право самому выбирать в ночь, когда он побывал в низу замка. Да и прежде, он хоть и всячески выражал своё недовольство его дружбой с Хибой, но никогда прямо ей не препятствовал. Ае открыто говорил, что Гиб Аянфаль – свободный асай и волен сам править течением жизни, его дело лишь подсказывать и направлять на верном пути. По сути, он позволил ему увидеть Низ, узнать о творицах и пережить всё, что он пережил. Ведь воспользуйся он хоть толикой той власти, которая есть у него над чувствами и желаниями асайев, как у управляющего глобальными эмоциями, и Гиб Аянфаль никуда бы не вышел из замка в тот день, он сам бы отказался помогать Хибе и не известно, стыдился бы потом этого или нет. Ае принял его выбор, каким бы безумным он не казался ему самому, предоставив младшему родичу свободу решать. Свобода – высшая ценность для любого асайя. Неужели он, Гиб Аянфаль, за восемьдесят с небольшим оборотов своей жизни, так и не научился пользоваться тем, что считалось непреложным даром с первого мига пробуждения? Он не может сам выбирать, что ему нужно, не дожидаясь чужой подсказки!
– Яфи!
Знакомый голос оторвал его от погружения в кипящие мысли. Гиб Аянфаль поднял голову и увидел перед собой Гиеджи, стоящую чуть поодаль.
– Яфи, что с тобой? – не без беспокойства спросила Гиеджи, подходя ближе и садясь рядом.
– Со мной? – несколько оторопело переспросил Гиб Аянфаль, – всё в порядке. Разве я выгляжу как-то не так?
