– Ты здесь постоянно служишь?
– Нет. Как и все новообращённые дежурю в свой срок, – ответил страж, – смотри, держись подальше от этого искажённого. От тут один из самых проблемных. По мне, так ему самое место в утробе Ци, но нэны держат его здесь, у самых первых ворот. С остальными у тебя не возникнет трудностей, если не будешь их будить. Но этот всё никак не уснёт. Своевольно переходит из поля в поле и задирает остальных бодрствующих.
Страж вывел Гиб Аянфаля на центральную площадь, посреди которой возвышался источник. Десятки каменных чаш, нагромождённых друг на друга, возвышались до самого потолка. Из теряющейся во мраке высоты тихо струилась амброзия. Она переливалась через края переполненных чаш, таким образом достигая самого нижнего бассейна.
– Вот, – страж указал рукой на источник, – Отсюда можешь питаться.
Гиб Аянфаль взглянул на отливающую серым жидкость, и перед его внутренним взором мгновенно пронеслись воспоминания о прежнем посещении полей. Исходящие от источника сонные волны уже начали медленно убаюкивать активное сознание, и Гиб Аянфаль, воспользовавшись тем, что страж отпустил его локоть, немедленно отскочил назад.
– Я не буду!
– Рано или поздно захочешь.
– Всё равно не буду! – упрямо возразил Гиб Аянфаль, – Это серебристая амброзия. Ее нельзя пить!
Страж только покачал головой.
– Твоё дело, – равнодушно ответил он, – можешь обустраиваться здесь. Смотри, не нарушай порядка, и тогда я не буду иметь к тебе претензий.
Гиб Аянфаль ничего не ответил ему, оглядывая обступавшие площадь скалы. Ему на глаза бросилось то, что одна из них, судя по всему, совсем недавно обвалилась. Изрядная часть её рассыпалась острыми обломками, словно от сильного удара извне. В неподвижных волнах Гиб Аянфаль слышал, как движется внутри материи твердынная пыль, неторопливо приводя всё в порядок.
– Что это тут случилось? – окликнул он уже собравшегося уходить стража. Тот взглянул на скалу.
– Только не вздумай трогать её, чтобы, так сказать, «помочь» – тут же предупредил он, – знаю, что вы, строители, первым делом на это вызываетесь. Вон, видишь того здоровяка?
И страж указал на возвышавшееся неподалёку широкое ложе, на котором раскинувшись спал асай огромных размеров. Он был одет в светло-серую тунику до колен, опоясанную узким поясом, а выступавшие из гривы чёрных волос и плеч пылетоки явно выдавали в нём жителя глубин. Его мощные руки свешивались вниз так, что пальцы касались пола.
– Глубинный житель, горняк, – пояснил страж, – при этом из нижних недр. Это он пару дней назад разбушевался. Нэнам пришлось насильно напоить его амброзией так, что они почти опустошили источник. Но сон у него всё равно чуткий.
Гиб Аянфаль подошёл к асайю, внимательно вглядываясь в его лицо, выдававшее довольно-таки неуживчивый характер, который, впрочем, очень скоро будет исправлен. Оно не было замершим, какими бывают лица глубинных асайев, когда они действительно отрешены от активной жизни, и потому Гиб Аянфаль поверил словам стража о чуткости сна.
– Почему он тут? – с интересом спросил он.
– Полагаю, это очевидно, – скупо ответил страж, – Очень вспыльчивый и агрессивный. Но вот мать-нэна, как видно, относится к нему благосклонно. Обычно у горняцких матрон с искажёнными глубинными разговор короткий и не предполагающий продолжения жизни в текущем воплощении. Они считают, что им проще перетворить непослушное дитя, чем ждать и полагаться на нестабильную волю.
Гиб Аянфаль вопросительно взглянул на молодого стража, удивляясь такому подробному рассказу и стараясь понять, к чему же он клонит. Страж посмотрел на него в ответ и назидательно пояснил:
– Поэтому глубинные, попавшие сюда, очень ценят данный им шанс на самостоятельное исправление. В отличие от верхних асайев, избалованных светом Звезды, они знают, как завершается жизнь с первых оборотов и страшатся, что погибель придёт к ним не по их желанию. Низ для них благо, и тебе следовало бы подумать об этом, когда начнёшь постигать причины, по которым попал сюда. А от горняка отошёл бы подальше, а то вдруг он проснётся от одного твоего близкого присутствия.
Гиб Аянфаль послушно отступил.
– Лёг бы ты тоже на покой, – вновь проговорил страж, – и мне было бы меньше забот. А то приходится смотреть, чтобы ты никого не потревожил.
– Я же сказал, что не буду! – упрямо ответил Гиб Аянфаль, – я просто хочу здесь походить!
– Ходи. Только не вздумай никого будить. Я, если что, сразу об этом узнаю. Кстати, скоро нэны пойдут в обход.
И, смерив строителя колким взглядом, служитель Низа направился прочь в сторону врат. Гиб Аянфаль дождался, пока он скроется, после чего пошёл в глубину коридора, желая отыскать там хоть одного бодрствующего. Он сам не знал, что толкало его на это. Страж запретил ему будить кого бы то ни было, но запрет на разговоры с не спящими был, по мнению строителя, неприемлемой мерой.
Гиб Аянфаль шёл и шёл, попутно заглядывая во все каверны в поисках местных обитателей, но обнаруживал только новые и новые замершие тела, пока не наткнулся на лежавшее ничком тело, заинтересовавшее его. Это был строитель городов, такой же как он сам. Одежды его уже начали терять форму, что давало некоторую гарантию того, что Гиб Аянфаль не разбудит его, если прикоснётся. Он осторожно обхватил руками голову и повернул её на бок. Тут же нутро его вздрогнуло от холодного волнения – этого асайя он когда-то встречал. Это было во время труда над одной из первых его обителей, оборотов тридцать назад. А теперь он тут… Гиб Аянфаль ума не мог приложить, отчего мирный строитель вдруг оказался на поле.
В это время что-то больно обожгло его ладонь – он увидел, что из уголка губ строителя тоненькой струйкой сочится чёрная пыль. Гиб Аянфаль осторожно отпустил его голову и поспешно выбрался из каверны. Неужели ему в конце концов придётся так же лежать? От одной мысли об этом в душе одновременно просыпались непримиримый гнев и чувство глубокой обречённости. Хотелось так же, как горняк, бросаться на скалы и крушить их вдребезги, пробивая путь наверх, к свободе. Наброситься на чёрного стража, как он уже делал однажды. Но один он не сможет противостоять всем служителям полей. Его против воли напоят серебристой амброзией, и он своими действиями только приблизит неприглядный конец.
Другой путь – упорно не принимать никакой пищи из источников, терпя всё нарастающий голод. Такое воздержание в течение нескольких оборотов грозило тем, что его пурное тело может изрядно износиться и ослабеет настолько, что Гиб Аянфаль потеряет всякую возможность передвигаться. Но вряд ли нэны и стражи допустят, чтобы он довёл себя до такого состояния. А если они и предложат ему пищу, то наверняка она окажется всё той же серебристой амброзией.
Гиб Аянфаль остановился, сердито приходя к мысли, что все пути здесь проходят через это исправляющее усыпление, которое он ни за что не хотел принимать. Все засыпают рано или поздно. Возможно, даже от одного только глухого молчания местных волн. Никто не избежал этого, кроме, разве что, Бамму. Строитель подумал, что уж она-то точно не выпила ни капли амброзии, но каким-то образом способна оставаться в полной силе и здравии. Он вспомнил её резкие слова и предложение о помощи. Теперь, ощутив, что неприглядная участь вплотную приблизилась к нему, он понял, что готов решиться на это уже осознанно. В странном видении они вырывались наверх. Уж не знает ли она безопасный путь туда?
