— Вы чего, подруги? Перед парнем-то раздеваетесь?
Подружки разъяснили, что этот парень и не парень вовсе, а подружка их — Юрка. Оказалось, что он давно с девчонками дружит. В рестораны и на танцы с ними ходит, а там новых друзей себе ищет, из «тех, кто не против». Бывало и в глаз получал. Всякое бывало. От военной формы Юра просто млел. Так любил военных! Только про них и говорил. Иногда он уходил из ресторана очень довольный с новым другом под ручку. Уж как он их выискивал — никто не знал. Частенько после рюмки жаловался девчонкам, что пару найти очень трудно и жизнь у него тяжелая. Он был всегда в мужской одежде, коротко стрижен, гладко выбрит, опрятен и улыбчив. Юра был женат, но брак был оформлен ради московской прописки. Как только он получил комнату от завода, тут же развелся. После переезда на другой конец Москвы Юра забегал в общежитие все реже и реже. Они были рады ему, поили «подружку» чаем и слушали такие интересные и странные рассказы про неведомую им запретную «голубую» жизнь. Про мужчин в основном:
— Девочки, вот что я вам скажу! Мужики такие наглые пошли. Еду как-то в автобусе, один ко мне прижимается, прижимается… Красавец мужик, все при нем, но наглец!
Ирка как-то перед 8 марта решила пошутить над ним. Купила красивую открытку, стишок ему написала, вроде «жду ответа, как соловей лета», а в конце приписала: «С любовью и уважением, Володя» и адрес обратный: «N-ская воинская часть». Имя Владимир она не выдумала, слышала в Юриных бесконечных рассказах. Этот Володя провожал как-то Юру и розы дарил.
И вот через недельку Юра пришел на завод, принес открытку и всем рассказывал, что его поздравили, что его любят и помнят. Люди хихикали, но не хамили и парня не обижали. Он такой счастливый был в эти минуты, глаза горели! Данилова решила Юрку не расстраивать и правду не раскрывать — пусть человек немного порадуется.
Жизнь в общежитии Ирку особо не донимала. В квартире было девять человек. В комнате жили вдвоем. Мешали очереди на кухню и в уборную. Но это только утром и вечером. В целом — терпимо. Чужаков в общежитие в профилактических целях не пускали. «Береженого бог бережет», — мудро замечала вахтерша.
Но гости тянулись и тянулись к своим подругам, и остановить этот поток было невозможно. Парни лезли через крышу на девятый этаж общежития, потом рассыпались по комнатам. Иногда срывались, калечились, в милицию попадали, но количество страждущих не уменьшалось. С природой никто совладать не мог.
На проходной все было строго: выпускали с семи, пускали до одиннадцати. Ночью — дверь на засов. Стучи не стучи, хоть на улице ночуй — табу!
В выходные Ирке в общаге было муторно, поэтому по субботам она ездила к двоюродной сестре Маше с ночевкой. Та обитала в таком же общежитии, но на другом конце Москвы. Маша была старожил, в Москве жила уже два года и имела собственную комнату. В субботу сестра уходила гулять с парнем. Звали его Сергей, он был бандитом. Серега водил Машку по ресторанам и кино, а Ирка валялась на диване и наслаждалась бездельем, тишиной и халявной едой в холодильнике. Появлялась сестра только в воскресенье вечером. Маша частенько рассказывала о своем избраннике, всегда с юморком и любовью.
Серега окончил поварское училище с отличием. И не то, чтобы хорошо учился, просто парней на курсе было всего двое и они были на вес золота. В спортивном зале этого же училища он по вечерам занимался каратэ у настоящего мастера-корейца. Сенсей русского языка не знал, поэтому единственным способом общения с учениками была толстая бамбуковая палка. Серега этот язык понял, признал его сразу и, стиснув зубы, старался освоить путь самурая. Бойцовая техника шла гладко, растяжку и эластичные мышцы дала природа. С огромными, вечно разбитыми кулаками он стал похож на главного героя китайских боевиков, модных в то время.
Как-то на ринге спарринг-партнер предложил «халтуру» — охранять коммерсанта во время торговой сделки. Деньги были хорошие, и Серега с удовольствием согласился. Работа оказалась плевая — покрутился у дверей полчаса, положил конверт в задний карман брюк и ушел. Клиент был доволен и смотрел на Серегу с опаской и уважением. За такие деньги в заводской столовке повару надо было два месяца корячиться.
После этой «халтуры» все и началось. Посыпались заказы на охрану. Потом предложили работать на рынке, собирать арендную плату с лавочников. Работа ему нравилась — особо не напрягала, и на свежем воздухе. Успевал еще и каратэ заниматься. Стоило Сереге пройти по торговому ряду и потереть запястье рук, как продавцы тут же лезли в карман за деньгами. Иногда он выезжал с хозяином рынка к крупным должникам, но и там его присутствие было гарантией успеха — деньги отдавали сразу, и без лишних разговоров.
Именно в этот процветающий период своей жизни Серега познакомился с деревенской девочкой Машей. Каждый выходной он подъезжал за ней на своем не очень новом, но очень крутом «мерседесе», и они ехали в ресторан.
Ирка даже кричала от счастья, когда за Машей и Серегой закрывалась дверь:
— Ушли! Комната моя!
Практика у Даниловой была на Бескудниковском комбинате железобетонных конструкций. Производили на комбинате панели для жилых домов. Дома строились, панели делались, конвейер работал. Стали Ирку к труду приучать. Не бабье это, конечно, дело, но работали с цементом одни женщины. Мужиков в «тяжелые» цеха не брали — не выдерживали. Ирочка маялась на откосах. Панели домов огромные, но хрупкие — сколов много, вот девичьи руки их и выравнивали, заглаживали.
Для начала Ирка решила запастись раствором. Налила полное ведро, дернула, а оно от земли не отрывается. Как стояло, так и осталось стоять. Пришлось по половинке наливать, бегать больше, зато поднять могла. А дальше по накатанной: ведро с водой в левую руку, с раствором и мастерком в правую и — вперед с песней! Руки мокрые, пальцы саднит, кисти уже к обеду не слушаются, спина не гнется. Панели двигались по конвейеру с упорством рычащего бульдозера. Зазеваешься, и мастер тебя живьем съест.
Так начинались Иркины заводские мытарства. Она плакала и жаловалась, жаловалась и плакала. Но выхода не было, надо было терпеть — лимитчица. Все свои беды выговаривала по ночам в подушку: про холод и тяжелое ведро, про сложные откосы и мокрые руки, про цементные корки на ногтях. На ладонях у Ирки появились глубокие серые борозды, как в полях после ливня. Компрессы и глицерин не помогали. На все свои стоны она слышала одно и то же:
— Привыкнешь, не ты первая…
Данилова валилась с ног. После смены — сразу спать. А смены три. В цеху всегда свет горел, поэтому время суток не определялось, а рабочий день был бесконечен.
С Пашей Ирка познакомилась на автобусной остановке. Натянув вязаную шапочку на глаза от пронизывающего холода и постукивая ножками, она вдруг заметила два карих глаза, устремленных на нее. Их взгляды встретились. Мужчина улыбался.
— Подойдет — не подойдет? — гадала Ирка.
Ему было около сорока. Красный, прихваченный морозцем нос и большие карие глаза — больше ничего видно не было. В автобус сели вместе. Он подошел, снял шапку, спросил что-то. Ирка не запомнила вопроса. Все ее внимание было направлено на выступающую лысину кавалера. Он заговорил с Иркой, она ответила невпопад, конечно, ляпнула какую-то глупость, но это было уже не важно. Они друг другу понравились. Ирка была готова к знакомству. Манеры у мужчины были хорошие, речь правильная, московская, не приезжий. Для Ирки это было важно. Да и имя у него было какое-то легкое на выдохе — Пашка. Это не какой-нибудь Васька или Виктор, которых в деревне было как «собак нерезаных». Ему было тридцать восемь, ровнехонько на двадцать лет старше, в комплекте к нему прилагались жена и двое ребятишек. Пашка этого факта и не думал скрывать, он гордился наличием семьи и всегда говорил, что жену любит. Это его проблемы, решила Ирка. Она совершенно свободна, как ветер, и совесть у нее была абсолютно чиста, ну ни одного облачка.
