— Это у вас телефон звонит?
— Какой телефон? — Корышев рассеянно хлопнул себя по нагрудному карману рубахи. — Нет.
— А квартирный?
— У меня носимая трубка, где-то валяется. Но её «дзынь» я ни с чем не спутаю. Где вы вообще слышите звонок?
— А вы не слышите? Музыка…
Корышев добросовестно прислушался:
— Музыка? Не музыка это, только ритм. Должно быть, от соседей прорывается.
Я торопливо нажала на сброс. Ритм стих.
Да, скорее всего. От соседей. Наверное, прямо под нами у кого-то открыто окно, а всё остальное — просто дурацкое совпадение. И всё-таки очень странно, что одновременно с тем, как я пытаюсь пробиться к Максу, где-то начинают включать «We will rock you». Ещё страннее, что выключают, как только я сбрасываю вызов. Будто бы кто-то знает, что эта песня у Макса поставлена мелодией звонка, и нарочно меня дразнит.
Я осторожно глотнула из чашечки. Настой был совершенно адской крепости, но послевкусие в самом деле приносило что-то цитрусовое.
Я посмотрела направо, на такую же мансарду с другой стороны дома. Там дверной проём, ведущий на крышу, был заложен свежей кирпичной кладкой.
— Сосед решил не рисковать. У него маленькие дети, — пояснил Корышев, проследив за моим взглядом.
Я взглянула на невысокую длинную надстройку вдоль крыши, что соединяла две мансарды. В ней не было окон, только низкая дверь посредине.
— Тут тоже живут?
— Нет, тут с послевоенных времён просто чердак, — отозвался Корышев.
Я, наконец, посмотрела и на него. Он опять глядел на меня в упор.
— Меня зовут Никита, — сказал он. — Впрочем, кажется, вы в курсе.
— Да, я в курсе.
— А давайте перейдём на «ты»? А то наша светская беседа не удаётся. У меня не получается ни поднять тебе настроение, ни извиниться. Ты по-прежнему на меня злишься.
— Я не злюсь. Потерянный телефон — это такая мелочь!.. — пробормотала я. — А настроение ты мне всё равно не поднимешь. Сегодня неподходящий для этого день.
— Как тебя зовут?
— Лада.
Он сжал губы, не то одобрительно, не то удивлённо:
— Прекрасное имя.
— Уж какое есть, — буркнула я, отпивая последний глоток экзотического кофе. — Спасибо, было очень необычно и вкусно.
— Тогда повторим? — Корышев вопросительно наклонил голову. — На этот раз добавлю щепотку корицы.
Я помотала головой:
— Нет, спасибо. Мне пора. Да и ты, как я поняла, кого-то ждёшь.
— Я жду, да. Но ко мне придут намного позже, а когда ты позвонила в дверь, мне почему-то подумалось, что тот, кого я жду, всё бросил и примчался раньше…
— Извини, что разочаровала.
— Ты не разочаровала уже хотя бы тем, что не оказалась девушкой с котом, — грустно улыбнулся Корышев.
— Что за кот?
— Соседка снизу добыла где-то номер моего квартирного телефона и повадилась названивать мне, как только её кот в очередной раз пойдёт по кошкам, — немного раздражённо пояснил он. — Почему-то ей кажется, что я заманиваю его в свою квартиру. Вчера она весь вечер грозилась прийти и проверить. Поэтому, когда я тебя увидел, решил, что это она выполняет свою угрозу.
— Ты не знаешь в лицо соседку по подъезду?
— Это так удивительно? Да, предпочитаю не знать.
— А кот? Ты его не заманиваешь?
— У меня на кошек аллергия, — мрачно отозвался Корышев. — К тому же я не видел его ни разу, даже не представляю, какой он масти.
— Никита, спасибо тебе за кофе. Я пойду.
— Посиди ещё, — попросил он неожиданно тихо.
— Зачем?
Он промолчал. Потом взглянул на меня грустно:
— Лучше бы ты была моим новым надзирателем. Ты, а не какой-то Максим Серов.
— Увы, это невозможно.
— Я знаю, что невозможно, — кивнул он. — Ты ведь не из дружины.
— Вообще-то… Я не дружинник, но я там работаю.
— Я так и подумал. Я знаю питерскую дружину. Не всю, конечно. Но я давно под надзором и знаю, что таких, как ты, они в оперативниках не держат.
— Каких это «таких»?
— Юных. Красивых. Добрых. И… уж извини… — Корышев стрельнул глазами в мою сторону. — … легкомысленных.
— Это верно. Это ещё мягко сказано. Ещё поискать надо такую дуру, которая не пройдёт мимо гопников и полезет защищать неизвестно кого. А потом ещё, несмотря на то, что её посылают подальше, будет навязываться с помощью, подарит свой телефон, а в довершении картины ещё и придёт к этому ворюге и хаму кофе пить!
Корышев слушал и размеренно хлопал ресницами.
— Прости, я не хотел тебя обидеть, — сказал он смиренно. — Я прекрасно понимаю: ещё бы немножко, и они меня убили бы. Ты, Лада, мне жизнь спасла. Не хочу быть неблагодарным.
— Ты даже не представляешь, как легко я переживу твою неблагодарность! И не надо меня обхаживать. Я не стану на тебя жаловаться, и твоё досье не пострадает!
Я вскочила из-за стола и пошагала обратно в комнату.
За моей спиной Корышев поспешно поставил чашки на поднос и пошёл следом.
— Можешь меня не провожать, я не заблужусь! — заявила я, сворачивая в узкий коридорчик.
Корышев не стал меня ни догонять, ни окликать. Я уже прошла почти весь путь до двери, как в глубине квартиры раздался грохот, потом звон бьющейся посуды и глухой удар. Я развернулась и пошла назад.
Корышев лежал на полу у квадратного журнального столика, прямо на осколках разбившихся чашек, и силился подняться на ноги.
— Эй, ты что это?
Он как-то нетвёрдо отмахнулся.
Я побежала к нему:
— Никита, что с тобой?
— Перетянул… — простонал он, бросив попытки подняться, и откинулся на спину. — Время перетянул… Кокон давит…
— Не надо было затевать этот кофе!
— Да он-то тут причём? — он снова отмахнулся. — Ты иди, не обращай внимание на меня.
— Тебе помочь?
— Не надо, ни к чему. Я сам, я привык… Вот только растолкай подальше осколки, если не трудно, — попросил Корышев и перевалился на бок, поворачиваясь ко мне спиной.
Я присела, аккуратно собрала осколки — к счастью, они все были довольно крупные — и отнесла их в мусорное ведро.
Когда я вернулась к Корышеву, он лежал в той же позе, мерно и бесшумно дыша.
В просторной комнате становилось душно, но, если оставить открытой дверь на террасу, к ночи, а особенно под утро, может стать холодно. Поэтому я огляделась по сторонам, стянула плед с дивана и накинула его на Никиту.
