— Лада, ты не выдавай меня, договорились?
— Я знаю, что некоторые ребята достают где-то эту дрянь и применяют. Марецкий, например. Но чтобы ты?!
Баринов не смутился, только стал ещё серьёзнее:
— Иногда в нашем деле без этой дряни не обойтись. Вот как сейчас, например. Не выдашь?
— Я с Карпенко не секретничаю, — отрезала я.
— Да Карпенко-то знает, — хмуро отозвался Баринов. — Ты Айболиту нашему не рассказывай. Мне будет стыдно ему в глаза смотреть.
Я только кивнула. Вот не мне теперь Димке мораль читать.
Баринов глянул на экран тонометра.
— Ребята! — окликнул он своих напарников. — Давайте сюда.
Парни подошли, опустились на пол по бокам от Корышева.
— Это вторая группа, не забывайте об этом, — строго сказал Баринов. — Не зеваем и не расслабляемся. Особенно тебя, Дэн, касается… Внимание, параметры критические.
Баринов встал над кикиморой на колени, потом уселся ему на ноги. Напарники таким же способом зафиксировали Корышеву руки.
— Давление поползло, — предупредил Баринов и поправил тонометр на кикиморе, повернул так, чтобы экран не разбился, если руку сильно трясти будет. — Всё, ребята, работаем.
Они замерли, прижимая к полу совершенно безжизненное тело.
И тут Корышев дёрнулся. Потом ещё и ещё раз, всё чаще и чаще. Его тело напряглось и выгнулось на несколько секунд, а потом обмякло. Но дружинников не проведёшь, они своё дело знают. Парни ещё сильнее навалились на кикимору.
Корышев размеренно задышал. Вдох у него был бесшумный, а выдох сильный и хриплый, словно у тяжёлого астматика. И выдохи становились всё громче и отчаяннее, словно он хотел сбросить держащих его парней. Но он не хотел. Он пока ничего не хотел. Ему было больно, его мучили парализующие судороги по всему телу.
— Лада, ты выйди, что ли, — проговорил Баринов с досадой. — Не надо тебе на это смотреть…
Видела я это, и не раз. Ничего хорошего, мягко говоря.
Я просто отошла в сторону, присела на пол у дивана и, подтянув колени к себе, согнулась и спрятала лицо.
— А, чёрт! — сдавленно выругался Баринов. — Пульс взлетел… Дэн, я кому сказал, твою ж мать?! На дело смотри!
Через всего несколько секунд возились на полу и пыхтели уже все четверо. Корышев — высокий сильный мужик, а когда кокон сопротивляется разрыву, мышечная сила многократно возрастает и, помноженная на судороги, делает кикимору очень опасной.
Я слушала сопение ребят и мучительные стоны Корышева, и мне хотелось провалиться куда-нибудь.
— Та-а-ак, обоссался, наконец, — с облегчением отметил Баринов. — Отлично. Сейчас на спад пойдёт…
Прошла ещё пара минут, и Баринов деловито скомандовал:
— Отдыхаем немного, но не расслабляемся!
Я подняла голову.
Они посадили Корышева, завели ему руки назад, надели наручники и прислонили его к стене. Он больше не бился в конвульсиях, но дышал всё ещё с усилием. Лицо его было свекольного цвета, пот бежал струйками по щекам, по плечам, по груди. Глаза казались двумя чёрными дырками. И эти дырки смотрели прямо на меня.
Как же всё просто получается в этой жизни. Взять странного человека, который любит кофе, обжаренный на стружках апельсинового дерева, и за пять минут превратить его в едва живой обоссавшийся кусок мяса.
Корышев медленно провёл языком по губам.
— Воды хочешь? — спросил Баринов.
Кикимора медленно покачал головой.
— Как тебя зовут, помнишь?
— Я даже, как тебя зовут, помню, — сипло проговорил Корышев. — Давно не виделись, Дмитрий.
— Как себя чувствуешь?
— Только не надо делать вид, что это тебя заботит, — фыркнул Корышев с трудом.
— Штаны чистые дать?
Корышев посмотрел вниз, покривил губы и пожал плечами:
— Да зачем? Я ж не со страху, а по обстоятельствам, так что мне не зазорно. А вы нюхайте, вам не помешает.
Баринов пожал плечами и повернулся ко мне:
— Ну вот, Ладка, а ты боялась. Клиент — как огурец!
Да уж, боялась я точно напрасно. После такой встряски так чисто выйти из кокона и настолько безупречно держать себя в руках… Похоже, Корышев гуляет на свободе не благодаря связям мамаши, а потому что научился идеально справляться со своим организмом и сумел это доказать.
Я встала и подошла к Баринову. Мы вместе присели перед кикиморой.
— Догадываешься, зачем мы тебя разбудили?
— Понятия не имею, — проворчал Корышев.
— Где Максим Серов?
— Не знаю, — коротко ответил, посмотрев в глаза сначала мне, потом Димке.
— А я думаю, знаешь, — сказала я.
Корышев повернулся ко мне. Его лицо постепенно светлело. Лоб уже принял нормальный цвет, только щёки и подбородок ещё пылали.
— Думай, что хочешь, запретить не могу, — проговорил он и хрипло покашлял. — Я ничего об этом не знаю.
— Макс собирался к тебе зайти. И я уверена, он заходил. Где-то здесь в квартире или рядом снаружи отзывается его телефон. Где он?
— Из-за той истории ты решила, что я телефонный клептоман? — устало пробормотал Корышев. — Я ничего не знаю о Серове. Не встречал его и не прятал его телефон.
— Ты врёшь!
Кикимора пожал плечами и промолчал.
Я вынула телефон и вызвала Макса.
— Слышишь?
Корышев нахмурился, прислушиваясь.
— Слышу, — согласился он.
— И что это?
— Откуда мне знать?
Песня оборвалась. Я не сбрасывала вызов, но песня оборвалась. Я позвонила ещё раз: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети»…
— Дим, — жалобно сказала я. — Неужели трубка Макса разрядилась?!
Баринов приобнял меня и потёр моё плечо:
— Не паникуй. Мы всё выясним.
Я отвернулась, пряча лицо. Моих слёз никто никогда не видит, это моё правило.
— Слушай, Корышев… — Димка без злобы, но уже раздражённо повернулся к кикиморе. — Пропал наш товарищ, и это для тебя очень серьёзно, как ты понимаешь. Мы ж тебя наизнанку вывернем.
— У вас есть факты, что я к этому причастен? — вздохнул Корышев. — Музыка за стеной — это всего лишь музыка за стеной. А теперь у вас даже и она не играет.
— Но мы все, все четверо, можем подтвердить, что слышали звонок.
— Вы можете сказать, что слышали, но подтвердить это вам нечем, — усмехнулся Корышев. — Ищите, давайте… Я даже сопротивляться не буду. Можете разобрать полы, сломать стены, вскрыть потолок, но вы не найдёте здесь ни живого Серова, ни мёртвого Серова, ни телефона. Давайте, вперёд. Мне хоть будет, на что пожаловаться вашему начальнику. А так не жаловаться же мне на то, что вы ввели мне запрещённый препарат. Эка невидаль в наше время, прямо немыслимо представить…
