Я молчала.
— Я спрашиваю, ясно?!
— Да, Виталий Сергеевич.
— Замечательно. Я рад, что ты такая понятливая, — процедил Карпенко сквозь зубы и пошагал обратно в штаб.
Конечно, неприятностей на высоком уровне никому не хочется. Но, похоже, Виталика только это и заботило. И даже наплевать ему, что мы с Бариновым кикимору мучили. Не будь Корышев сыном известного человека, не было бы столько шума и пыли. Поэтому, глядя в спину удаляющемуся Карпенко, я искренне пожелала ему нарваться на неприятности, на те самые, которых он боится.
Постояв немного в пустом дворе, я побрела обратно в подвал.
Спустившись вниз, я услышала сдавленные женские рыдания, и не откуда-нибудь, а из каморки для коконов.
Открыв дверь на звук, я увидела картину довольно неожиданную.
На деревянном топчане-раскладушке, застеленном парой старых байковых одеял, сидели в обнимку Эрик и Вероника. Эрик был в ярости, а Вероника, спрятав лицо у него на груди рыдала так, что и камень бы заплакал.
Я вытаращила глаза, Эрик призывно махнул мне рукой. Я вошла и прикрыла дверь.
— Что случилось?!
Услышав мой голос, Вероника отпрянула от Эрика и обернулась ко мне.
Справа в уголке рта у неё были в кровь разбиты губы, и уже разливался синяк.
— Ой… Ужас какой! — вырвалось у меня. — Кто тебя так?
Ничего не ответив, Вероника снова приникла к Эрику, который принялся рассеянно гладить её пышную кудрявую гриву.
Я вопросительно взглянула на Эрика.
— Кто?
— Говорит, никто, — с отчаянной гримасой отозвался Эрик. — Будто бы на лестнице оступилась.
— Ну да, конечно, — фыркнула я. — Врёт же!
— Я вижу, — коротко вздохнул Эрик.
Я присела перед ними на корточки, потрепала Веронику по плечу:
— Расскажи, что случилось, пожалуйста!
Она только затрясла головой.
— Лада, принеси… — начал Эрик.
— Да, сейчас всё принесу.
Я побежала в нашу аптечную комнатку, взяла контейнер для обработки ушибов и ссадин, поспешила обратно и в коридоре наткнулась на бородатого Васю. Он загородил мне дорогу и взглянул с беспокойством.
— Как она?
— Кто?
— Вероничка? — с искренней тревогой уточнил Вася.
Я пожала плечами:
— Плачет.
— Ай-й-й, — в сердцах отмахнулся Вася. — Нехорошо так всё… Нехорошо это.
— Ты что-то видел? Рассказывай!
Вася тяжело вздохнул и глянул на меня угрюмо.
— Ты же не просто так спрашиваешь? Знаешь, в чём дело — рассказывай!
— Я стоял во дворе, курил. А Вероничка как раз мусор в ведре вынесла, пошла к бачку. А тут… группа вернулась. И…
Вася рассеянно примолк.
— Чья группа? Кто её ударил? За что?
— Да ни за что! — возмутился Вася. — Зачем, мол, тварь, из подвала на улицу высовываешься, не положено тебе… Вероника ему, мол, я всегда выхожу, работу свою делаю, не ты мне поручал, не тебе и запрещать. Ну, он и врезал…
— Кто?
Вася вздохнул ещё тяжелее и через силу выговорил:
— Да Марецкий.
— Понятно.
Я повернулась к Васе спиной. Он схватил меня за локоть:
— Слышь, Лада, ты очень хорошо подумай, кому стоит об этом знать, а кому нет! Хуже бы не сделать!
— Я подумаю, Вася, обязательно.
— Ты слышь, Вероничке-то, наверное, сейчас не до того будет… Я могу помочь, если надо что помыть, убрать, подать-принести! Зови меня, если что!
Я поблагодарила отзывчивого Васю и бросилась обратно в каморку, где Эрик утешал Веронику. Она уже не плакала, только вздрагивала и всхлипывала, прижавшись к груди Эрика.
Я снова присела перед ними.
— Ну? — настойчиво спросил Эрик, продолжая гладить пышные рыжие кудри.
— Марецкий.
Вероника зарыдала по новой.
— Мразь какая… — проговорил Эрик. Он остался с виду спокойным, только побелел. — Что ж за день сегодня такой? Как по заказу… Лада, вы тут посидите вдвоём, хорошо? Рану обработай. Я к Карпенко.
— Не надо, Эрик. Не ходи. Не поможет. Карпенко считает его одним из лучших. Надзирателем моим его назначил, вместо Макса.
— Надо же, прыткий какой, — буркнул Эрик. — Знаешь, мне плевать, кто у него лучший. Калечить людей я не дам. Здесь они все под моей защитой. Посидите тут, пожалуйста!
Эрик привстал, подождал, пока я втиснулась на его место, и ушёл. А я приняла на себя Веронику. Обниматься со мной так, как с Эриком, она уже не стала, просто тяжело привалилась ко мне плечом и спрятала лицо.
— Знаешь, Лада, — подавляя всхлипы, проговорила Вероника через пару минут после того, как Эрик ушёл. — Я вот не помню ничего из того, что было со мной, когда я ещё здорова была. Но иногда мне кажется, что я помню…
— Это как? — осторожно уточнила я, совершенно не желая, чтобы она тут внезапно что-то припомнила.
— Мне сейчас так плохо… Так больно, обидно, гадко… И это ощущение очень знакомое, будто я себя так чувствовала и раньше, часто и подолгу, — сообщила Вероника, шмыгая носом. — Но всё время, пока я здесь, никто ни разу со мной плохо не поступал. Значит, это было в прошлой жизни…
— Тогда и вспоминать не стоит. Давай лучше полечим тебя. Сядь прямо.
Вероника выпрямилась, убрала с лица волосы. Я принялась промывать рану и смазывать ушиб. Вероника молчала, только слёзы капали.
— Не плачь больше. Эрик сейчас со всем разберётся.
— Вот этого-то я и боюсь, — вздохнула она. — Он же о себе вообще не думает, никогда. Только хуже себе сделает.
Не будь Вероника такой опасной кикиморой, я бы со спокойной душой оставила Эрика на её попечении. Был бы мой дядя и вовремя накормлен, и ухожен, и заботливо обласкан, не то что с его вечными чумовыми дамочками.
— Не бойся за него, — проговорила я, вспомнив слова Макса. — Эрик ничего не боится, и ты не смей бояться.
Она тяжело перевела дыхание и кивнула.
— Сколько мне ещё тут сидеть? — спросила она.
— Раз Эрик сказал нам быть здесь, надо его дождаться.
Я как раз закончила обработку, когда в коридоре послышались шаги, и в каморку вошёл Марецкий, а за ним Эрик.
Вероника напряглась, но не шевельнулась и смотрела на Алексея в упор.
Тот казался раздосадованным.
— Послушай… — сказал он, обращаясь к Веронике.
Она резко встала, не сводя с него глаз.
