— Как не переживать? Эти уроды лесные тебя и убить могли!
— Могли, но не убили же, — отмахнулся Макс. — С ними так каждый раз: драться один на один они не умеют, зато бить скопом научились…
— Максим!
— Что? — удивился он.
— Ты понял, что ты сейчас сказал?
— А что я сказал? — осторожно уточнил Макс и потёр переносицу. Он всегда так делал, когда слишком волновался.
— Ты сказал: «с ними так каждый раз», ну и дальше… Ты что, бывал здесь раньше?!
Максим отошёл от меня на шаг, нервно взъерошил себе волосы на макушке.
— Лада, банды отморозков — они везде банды отморозков. Будто бы я дома мало их видел…
— Макс, ты только не вздумай лгать, ты не умеешь! Ты уже бывал здесь?
Он тяжело перевёл дыхание и развёл руками:
— Да, бывал.
— Ма-а-акс… — простонала я в отчаянии.
Теперь всё будет не просто по-другому. Теперь на многое, а то и на всё, в чём я раньше была уверена, придётся смотреть иначе.
— Да, я здесь бывал, — повторил Макс. — Более того… — он, наконец, поднял на меня взгляд. — Я здесь родился.
Тут должна была последовать эффектная пауза. И занавес. И у меня даже возникло ощущение, что занавес в самом деле был, тяжёлый, душный. Он не просто повис, он сорвался и накрыл с головой, и из-под него так просто не выбраться.
У нас с Максом как-то так повелось, что мы друг другу верим. Никогда не ищем доказательств тому, что услышали друг от друга. Сказано — значит, так и есть.
Раз сказал Максим, что родился в месте, где магию возвели в ранг технологии, значит, это правда.
Конечно, скажи он мне такое раньше, я приняла бы за дурацкую сказку, которой Макс решил меня позабавить. Забавные байки не были никогда его сильным местом…
Но сейчас другое дело. Сейчас мы оба знали, что всё это существует, и у меня теперь тоже особые отношения с этой реальностью.
Поэтому после слов Макса я молча опустилась на край постели и уставилась себе под ноги.
Больше двух лет я жила под одной крышей с этим парнем, спала с ним, заботилась о нём, боялась за него, принимала в ответ его нежность, брала у него деньги на хозяйство, ездила с ним в ИКЕА покупать стулья, любила его восхитительный сандаловый парфюм и уверенный взгляд… Я думаю, предложение он мне не делал только по одной причине: знал, что я не соглашусь. Стоило нашим отношениям стать формальными, как Максу пришлось бы уволиться со службы: создавать семью с тем, кто заведомо относился к поднадзорным группам, дружинникам было нельзя. А я не хотела, чтобы из-за меня Макс потерял эту работу. Слишком много он в неё вкладывал… Так вот, это всё лирика. А проза жизни неожиданно встала в полный рост. Этот мужчина оказался не совсем тем, за кого я его принимала всё это время.
Я сидела и молчала. Макс стоял на прежнем месте и тоже помалкивал. Из этого ступора надо было как-то выруливать.
Для порядка я поинтересовалась, как же его зовут по-настоящему, как назвали его родители. Он ответил. Длинное сочное имечко развеселило меня.
— Ещё раз! Как?! — я расхохоталась, как истеричка.
Макс укоризненно покачал головой, но всё-таки повторил:
— Макесара Сарма аре Траонари.
— Нет. Нет-нет-нет. Ну и имечко! Язык сломаешь…
— Я и сам когда-то в детстве его еле выговаривал, — вздохнул он.
— Ты не против, если я по-прежнему буду звать тебя Максом?
— Ты чокнутая, — засмеялся Макс. — Ты хотела знать моё первое имя, я сказал. Но разве я говорил, что ты теперь должна меня так называть?
— Ну все же хотят носить собственное имя, а не… конспиративную кличку.
Макс покачал головой:
— Меня зовут Максим Серов. У меня нет кличек. У меня есть прошлое, не придуманное, не поддельное, а моё собственное. Очень надеюсь, что и будущее у меня тоже есть. А самое главное — у меня есть ты.
— Максюша, — я уже с трудом могла соображать. — Объясни хотя бы, что это за место? Я знаю, что Таркалин. Я имею в виду вообще, что это?
— Таркалин, Лада — одна из земель пограничья, пограничного пояса между двумя огромными частями мироздания. В одной из этих частей живём мы с тобой. В другой никто не бывал, но она всему первопричина. В пограничье концентрируется знание о связях в мироздании. В Таркалине издавна жили те, кто может познать простые и сложные связи материи и нематерии. Здесь умеют создавать тарки. Сейчас таких осталось очень мало, и местная знать занимается в основном охраной и распределением того, что создано их предками. А моя родная земля — Траонари. Там занимались изучением материального мира. И мой отец с семьёй был отослан из пограничья в материальный мир работать. Командировка, проще говоря. Но через несколько лет оказалось, что на родине случились большие перемены, и командировка превратилась в изгнание…
— Ох, Максим, скажи мне, что я сплю.
— Ты спишь, — с готовностью кивнул он. — Сон неприятный, но он закончится.
— Да ну тебя!
Макс только руками развёл.
— У меня предложение, — сказал он затем решительно. — Мы сейчас забываем обо всём и ложимся отдыхать. Вернёмся к нашим делам завтра.
— Хорошо. По крайней мере, попробуем… А ты, как местный уроженец, видимо, знаешь, как погасить эти шары жестом?
Макс взмахнул пальцами в сторону ближайшего к нему шара, но тот продолжал светиться, как ни в чём не бывало.
— Что-то хреновый из тебя маг, Максюша.
Макс печально улыбнулся:
— Лада, я не живу здесь с восьмилетнего возраста. Я забыл почти всё, что успел выучить в детстве. А если что и помню, это, скорее всего, поможет не всегда. Всё меняется, и эти светильники, наверное, работают на каком-то новом, более совершенном коде.
— Так ты знаешь, как их погасить, или нет?
Макс пожал плечами:
— В пограничье живут не только маги, и заклинания здесь далеко не всем доступны, а свет нужен всем. Как очень многие бытовые объекты в пограничье, шары должны подчиняться прикосновениям. Попробуй просто потереть его.
Я потянулась к шару и потёрла его пальцем.
— Нет. Так, словно треплешь собаку по голове.
Я потрепала шар по макушке.
Тот в течение нескольких секунд бледнел и погас полностью. Макс сделал то же самое со вторым. В комнатке стало темно, теперь можно было бы спокойно уснуть.
Макс сбросил своё полотенце, растянулся на постели и раскинул руки. Наверное, получал удовольствие от простора. Обычно из-за меня он всегда спит прижатым к стенке. Я же ненавижу тесноту даже в постели, и, если нельзя хотя бы в какую-то одну сторону свесить руку или ногу, я не могу нормально спать. Только одно ограничение свободы могу стерпеть: тёплые сильные руки Макса. Хотя, нет, неправда, не о терпении речь. Я люблю его руки. Только сейчас я не осмелилась их коснуться.
