Я вспомнила его отца, которого видела всего несколько раз, и кажется, он остался от меня не в восторге. Невысокий, худощавый, немногословный мужчина с умным, но бесконечно усталым взглядом и болезненной улыбкой. Ещё совсем не старый, но не по годам немощный после всех своих хворей. Меня тогда удивила его манера говорить: медленно, выговаривая длинные слова чуть ли не по слогам, да ещё и с лёгким, едва уловимым акцентом. Я тогда подумала — нарушения речи после инсульта, но, как оказалось, дело было не в этом.
— И как же теперь? Ты не собираешься продолжать его дело?
— Не собираюсь. Для этого недостаточно домашнего образования, увы, — усмехнулся Макс. — Да и желания иметь с этим дело у меня нет. Ходил на родину несколько раз, по настоянию отца. Хотя, конечно, интересно было. Опять же: не без приключений…
— Это стычки с бандитами — приключения? Как же ты раньше от них живым выбирался?
— А они только теперь такими важными птицами стали, что выкуп требуют, — буркнул Макс.
— Да уж, не везло тебе на родине.
— Это были мелочи.
Он внезапно помрачнел и тяжело сглотнул.
— Ты что, Максюша?
— Не прощу себе никогда, что позволил этому случиться с тобой.
— Не говори так! Ты не виноват ни в чём, — пролепетала я, вспоминая невыносимое пророчество Алиши.
Макс посмотрел на меня и через силу улыбнулся:
— Забудь, я разберусь с этим. Пойдём отсюда. Всё-таки это поганое место мешает мне даже думать нормально.
Глава 16
Всю дорогу до улицы Черняховского меня одолевали невыносимые мысли. Я, вообще-то, девушка неглупая, если уж отбросить ложную скромность. И прекрасно понимаю, что Макс абсолютно прав: незачем было ему ни с того, ни с сего рассказывать мне о своём происхождении. Да ещё о каких-то там мирах. Бесполезное знание да лишние нервы, ничего больше. Но всё же меня не отпускала мысль, как же это несправедливо! Логично и правильно, но несправедливо и больно.
В печальных раздумьях я пришла на Черняховского.
Шлагбаум на въезде в штаб был поднят. Это необычно. Дежурного на месте тоже не было, а это и вовсе странно.
Но я прошла между двух одноэтажных строений и едва завернула за угол, как всё стало ясно: в штабе стряслась какая-то беда. У подъезда стояли две скорые.
Вокруг машин толпились дружинники, негромко переговаривались. Похоже, тут собралось никак не меньше половины дружины. Я рванула вперёд, расталкивая ребят. Кто-то поймал меня и остановил.
— Не надо, Ладка, не спеши, — раздался над ухом голос Марецкого. — Всё равно не пустят, там медики работают.
— Что случилось?! — я повернулась к Алексею.
Он был серьёзен и угрюм.
— То, что изредка случается в нашем деле, — проговорил он, не отпуская меня. — Неконтролируемый выход из кокона. Кикимора напала на тех, кто оказался рядом.
— Ох, нет… Неужели этот мальчишка? Роман?
Алексей покачал головой и тяжело вздохнул:
— Нет… Вероника.
— О, Господи… Кого? Кого она?..
— Баринова и… и Эрика.
— Нет… — я вырвалась из рук Марецкого бросилась к подъезду.
Алексей догнал меня и снова схватил у самого входа. Со всех сторон меня окружили ребята, я слышала обрывки каких-то ободряющих слов и вздохи сочувствия, но от этого паника разыгралась ещё сильнее. Я вцепилась в Марецкого:
— Лёш, скажи, что там! Слышишь меня? Скажи немедленно!
— Ребята, а ну-ка разошлись! — гаркнул Алексей. — Давайте-ка по своим делам!
Дружинники не то чтобы врассыпную бросились, но отступили, кто отошёл подальше, кто отвернулся. Марецкий придвинулся ко мне поближе и тихо сказал:
— Вечером того дня, когда убили кикимору, Вероника легла в кокон…
— Она же проснулась только что, тем же утром!
Марецкий пожал плечами:
— Да, это странно. Но, может, и я в этом виноват. Расстроилась она, конечно, из-за меня сильно, обиделась… Уснула, в общем. Эрик её в каморку перенёс. Потом всю ночь сидел с ней, проблемы какие-то начались с сердцем. Наутро Эрик сказал, что вроде всё наладилось. Сегодня утром Вероника стала просыпаться… Проснулась, да не очнулась. Ну, ты знаешь, как это бывает. А парнишка, что в подвале дежурил, молодой совсем, глупый, да и трусоватый, похоже. Не помог Эрику сам, побоялся подставиться, тревогу по штабу поднял, а уже поздно было. Потрепала она Эрика, сильно… В штабе наверху группа Баринова дежурила. Так Димка сам в каморку полез, выволок её, в камеру кинул. Она и ему успела руку разрезать… Баринова перевязали, состояние паршивое, но более-менее. А над Эриком врачи уже два часа бьются, тяжёлый очень и нетранспортабельный.
Я, ничего больше не говоря, развернулась и просто пошла в подъезд.
На верхней ступеньке лестницы, ведущей в подвал, повстречала Виталия Карпенко.
— Лада, сюда нельзя! — строго сказал он.
— Мне можно.
— Я тебе запрещаю!.. — оскалился начальник, но потом совесть его, видимо, торкнула под ребро. Сказал уже мягче: — Пойдём наверх, у меня посидишь, пока то да сё.
Я не стала ему отвечать, просто обошла его и пошагала вниз.
— Лада, вернись!
— Слышь, Виталя, — раздался сзади голос Марецкого. — Пускай. Я пригляжу.
— Какого чёрта?!
— Ты сам её мне передал, не так ли? И мне виднее, как лучше для моей подназдорной, — проговорил Алексей, догнал меня и взял за локоть. — Пойдём!
— Спасибо, — прошептала я.
— Только без глупостей, — предупредил Марецкий. — Тихо, будто и нет тебя. Врачам не мешай.
В коридоре подвала было довольно тихо и пусто, только в дальнем конце кто-то толпился, а здесь, в начале, слышалось тонкое попискивание медицинской аппаратуры. Двери во все каморки были распахнуты. В одной всё ещё спал Ромка. В другой, где погиб Вася, дверной проём перекрывала крест-накрест яркая полосатая лента, как в полицейских сериалах. Только лента эта была обычная, в хозмаге купленная. Значит, не стали для расследования полицию привлекать…
Около крайней каморки я даже споткнулась. С пола до потолка кровавые брызги и кровавые лужицы. На полу десятки беспорядочных кровавых следов. Из каморки эти следы вымазанных в крови подошв разбегались по всему коридору.
— Ты как? — уточнил Марецкий. — Не мутит?
— Лёша, я же здесь со всем этим выросла.
— Верно. Я всё время забываю…
— Где Эрик?
— Врачи работают в спальне.
Там кровати были сдвинуты к стенам. Две бригады медиков колдовали над телом, распростёртым на полу. Издалека от двери трудно было что-то разглядеть. Я только видела, что выше пояса Эрик раздет, а на расстеленных одеялах повсюду кровавые пятна. Одна нога Эрика была всё ещё обута в модную остроносую туфлю.
