— Виталик, иди вперёд, двери открывай! — скомандовал он и открыл мою дверь. — Лада, вылезай!
Я с трудом выбралась. Эрик волоком вытащил Веронику, подхватил её на руки и понёс в дом. Он слегка пошатывался со своей нелёгкой ношей, но шёл быстро. Рыжая кудрявая грива Вероники занавешивала его плечо и спину. Он нёс девушку бережно, стараясь не задеть за плетёную изгородь вдоль старой веранды.
Я волновалась за обоих. За Эрика, которому сейчас уж точно нельзя таскать предметы тяжелее собственного веса. И за Веронику, потому что, если с ней что-нибудь случится, Эрику будет очень-очень плохо.
Карпенко пооткрывал по пути нужные двери, Эрик пронёс Веронику через веранду в единственную комнату на первом этаже и уложил на старенький просиженный диванчик у окна.
— Виталик, есть что-нибудь из наших средств? — с надеждой спросил он у Карпенко.
— Что-то было, самая малость, конечно… Сейчас принесу.
Он принёс несколько ампул и шприцы. Эрик просмотрел этикетки, заметно расстроился.
— Из этой малости и то всего один препарат подходит, — заключил он. — Но хоть что-то. Лада, помоги.
Я встала на колени рядом с Вероникой. Ритм её дыхания стал совсем прерывистым, и всё это больше походило на панические судороги.
Я попыталась придержать Веронику, давая Эрику возможность сделать ей укол. Через несколько минут она заметно расслабилась, и я её отпустила.
— Всё плохо? — спросил Карпенко, заглядывая Эрику через плечо.
— Ну, в общем, да, — коротко отозвался Эрик. — Всё, Виталик, спасибо. Дальше я сам.
Карпенко побрёл к выходу.
Эрик придвинул к дивану стул, снял куртку и повесил её на спинку, уселся и замер, не отрывая глаз от Вероники. Я стояла рядом, Эрик меня будто и не замечал.
Через некоторое время он пощупал её пульс.
— Не вышло, — коротко выдохнул он. — Не сработало.
— Может, рано ещё?
— Нет. Эффект был, но он быстро прошёл. Сердце разгоняется снова… Ты иди, Лада.
— Так, может, помочь чем?
Он покачал головой.
Я ещё немного постояла в дверях, посмотрела на Веронику и склонившегося над ней Эрика.
— Может быть, я всё-таки останусь?
— Не надо.
Я прикрыла дверь.
Нетерпение и паника крутили меня, хотелось немедленно чем-то заняться. Но раз Эрик отказался от моей помощи, оставалось подчиниться ему.
На старой тесной дачной веранде, служившей кухней, у стола сидел грустный хозяин. В руках он вертел пустой гранёный стаканчик. Чем он был недавно наполнен, оставалось только догадываться, бутылки в обозримом пространстве видно не было.
Я попыталась прошмыгнуть мимо Карпенко на выход, но он взмахнул рукой:
— Ну, куда ты рвёшься? Дождь там пошёл. Садись.
Я вернулась и присела напротив. Смотреть на Карпенко не хотелось.
— Лада, не обижайся за старое. Поверь, ничего личного. Я был абсолютно подневольный человек…
— Да какая разница, Виталий Сергеевич?
— Вот теперь можно «Виталик».
— А теперь «Виталика» уже не хочется.
— Злопамятная ты, — фыркнул он.
— Нет. Не злопамятная. А вы зря думаете, что должностными инструкциями теперь любую подлость оправдать можно. А потом в отставке чистеньким сидеть. Рыбалка, шашлыки, старые приятели… Даже милосердие теперь можно себе позволить, потому что за это выговор по служебной линии уже не вынесут…
Карпенко в сердцах жахнул пустым стаканом по столу, едва не разбил. Очень странно, на вид вроде и не так уж пьян.
— Не герой я, это верно, — с обидой пробормотал Карпенко. — Но и не живодёр!
— А приказ Веронику пристрелить?!
Виталий покачал головой:
— Ты же знаешь, иногда это единственный выход. Обезопасить людей и избавить кикимору от бесконечной пытки… Дай-то Бог тебе, Ладка, на её месте никогда не оказаться. А окажешься — поймёшь. И её поймёшь, и меня.
— Пока я понимаю только Эрика.
— Ему повезло, — хмыкнул Карпенко. — Я вот его не понимаю. И никогда не понимал. Вижу только, что он делает то, что я никогда не сумею делать. Поэтому всегда помогал ему. Не больше, чем мог себе позволить, но помогал.
— Виталий Сергеевич, я вам не поп, а вы не на исповеди. Хватит, без толку это. Лучше выпейте ещё стаканчик, вот от этого толк будет.
— Тебе налить?
— Я водку не пью. А вы не стесняйтесь, мне всё равно.
Он встал и уже повернулся к кухонному шкафу, но тут отворилась дверь и вошёл Эрик.
— Ну, что? Как она? — тревожно спросил Карпенко.
— Умерла, — коротко ответил Эрик и, нащупав табурет, тяжело опустился на него.
Его лицо не выражало ровным счётом ничего, кроме смертельной усталости.
Карпенко протяжно матюгнулся, а потом всплеснул руками:
— Простите, ребята, но что тут ещё скажешь…
Я подошла к Эрику, положила руку на его ладонь, потёрла легонько. Обняла бы и расцеловала, крепко-крепко, но побоялась сделать больно. Неспроста же ему такую тугую повязку на шею навязали в больнице.
— Всё к тому шло… — начал Карпенко.
— Шло, не шло… Не в этом дело! — оборвал его Эрик. — В стационаре был бы шанс…
— Шанс на что? — сухо уточнил Виталий. — Ещё раз выйти из кокона вразнос?! Перестань, наконец, есть себя поедом и признай, что для этой девочки всё, что могло быть сделано, было сделано. Ты ей почти два года подарил и чуть за это жизнью не поплатился. Так что, в конце концов всё…
— Только попробуй вякнуть, что к лучшему! — оскалился Эрик, вскакивая.
— Дурак ты, Малер! — крякнул Виталий. — Сядь и успокойся! Процедуре всё равно придётся следовать, вот что я хотел сказать. Я звоню в дружину.
Глава 26
Дружинники не спешили. Машина прибыла через три часа. Хотя, куда спешить, собственно? Опоздать к мёртвому телу мало кому удавалось.
Поскольку для Марецкого вернуть Веронику было делом чести и текущим пунктиком, он приехал лично. Выглядел, правда, каким-то помятым и загнанным. Похоже, спал в дороге и никак не мог полностью проснуться.
Приехавшая с ним дежурная бригада держалась поодаль, рулил всей процедурой Марецкий собственноручно. Сходил в комнату, освидетельствовал труп, потом вернулся на веранду, достал из папки бланки, разложил на столе и долго заполнял, изредка задавая стандартные вопросы. Когда закончил, долго сидел молча, потом поднял голову:
— Что ж, я закрываю дело. Закончилось всё несколько иначе, чем я себе представлял, но закончилось. Не подумайте, что мне совершенно не жаль девчонку, но то, как это случилось, возможно, не худший конец для неё. И для вас.
