— Знаешь, вот чисто теоретически… Можно, наверное, как-то приспособиться. С подменами, с каким-то особыми отмазками по семейным обстоятельствам… Но всё равно, это ж какой риск, это ж можно в любую минуту прямо в штабе брякнуться. Сначала, конечно, подумают, инфаркт-инсульт, но потом-то быстро кокон опознают.
— А если кикимора отлично управляет своим организмом и коконы предчувствует задолго?
— Это как Корышев, что ли? — усмехнулся Димка. — Ну, предчувствовать-то он может, конечно. Но и только. Всё равно свалится когда-нибудь в самом неподходящем месте и в самое неподходящее время… Мы Корышева, кстати, неделю уже ищем. Не иначе, где-то и валяется прямо сейчас. Ну, ничего, найдём.
— А его, Дим, не надо искать. Не виноват он.
— В чём?
— В гибели Максима.
— Ты-то откуда можешь это знать? — укоризненно пробормотал Баринов, потянувшись во внутренний карман за телефоном, который вовсю вибрировал.
— Я знаю. Он Макса не трогал.
— Погодь-ка, ответить надо, — Баринов принял вызов.
Он долго и внимательно слушал кого-то, удивлённо мычал, угукал, поддакивал, а в конце заявил, что вечером его группа заступает на дежурство в штабе, и тогда будет ясно, кому чем заниматься, и что из этого получится. Потом он убрал телефон и, наконец, снова повернулся ко мне. Взгляд его был искренне обиженным.
— А ты что, Ладка, самые главные новости мне не рассказываешь, про Веронику? Дружина вся на ушах стоит, а я как с луны свалился.
— Не обижайся, Дим. Это потому, что для меня сейчас другая потеря самая главная. А Вероника — так… Жалко её, конечно, но я сейчас только о Максе думаю.
— Верно, — вздохнул Баринов. — И что я к тебе не по делу придираюсь?.. Да, и насчёт Корышева: он сейчас в штабе.
— Где?!
— На Черняховского, только что из кабинета Марецкого вышел, сидит у своего нового надзирателя. Сам пришёл, прямо на приём к начальству, заявление сделал. Что уезжал, оставил ключи от квартиры знакомым, а те, видимо, кого-то переночевать пустили. Что случилось в квартире за время его отсутствия, не знает. А когда вернулся, к брату на дачу поехал и узнал, что его ищут. О смерти своего нового надзирателя сожалеет. Имена тех знакомых, кому ключи оставил, назвал, ищут их сейчас.
— А сам он где же был? — удивилась я тому, как быстро и уверенно Корышев отыскал способ снять себя с крючка.
— Он по решению суда имеет право без уведомления выезжать за пределы региона на срок до десяти дней. Говорит, в Пскове был, навещал ребёнка в детском доме.
— Я ж тебе сказала, не убивал он Макса.
— Я на него лично и не грешил никогда, — задумчиво отозвался Баринов. — Такие, как он, сами рук не пачкают. Эстеты… Но я был уверен, что он наверняка знает, кто виноват. Если про Псков он не соврал — проверяют сейчас — то и другим его словам, скорее всего, поверят. И будем до скончания времён искать безымянного неведомого злодея, который Макса сбросил…
Ох, как у меня язык чесался. Но, чтобы сдать Баринову Райду со всеми потрохами, нужно было сначала рассказать кое-какую матчасть о пограничье. А этого мне никто не поручал. Поэтому как бы ни хотелось мне привлечь Димку в союзники, придётся пока обойтись без его помощи.
— Ну, ладно, поживём — увидим, — подытожил Баринов. — Давай, Ладка, собирай последнее, что ещё не собрала. Буду такси вызывать.
Глава 31
Место для переговоров выбирали долго. Наконец, договорились, что это будет берег Разлива, недалеко от популярной лесной автостоянки. Люди здесь появлялись даже в будни, но можно было без проблем найти незанятую скамью под соснами или пустующую площадку для пикника.
Мы втроём приехали первыми. Виталий поставил свой автомобиль на стоянку, и мы отправились на берег. После небольшой прогулки вдоль кромки воды нашёлся грубо сколоченный стол и такие же лавки с двух сторон, а поодаль кострище и куча мусора.
— Может, здесь? — уточнил Эрик. — Нормально, по-моему. И на виду, и на отшибе.
— Я так понял, этот крендель Райда хоть на виду, хоть на отшибе тебя заколдует, если захочет, — усмехнулся Карпенко. — Но ты прав, в общем-то. Нормальное место.
Виталий уселся на скамью спиной к столешнице, лицом к озеру и вытянул ноги.
— Жаль, что опять похолодало, — вздохнул он с тоской. — Искупаться бы. Когда ещё из города выберусь…
— Я отойду, позвонить надо, — сказал Эрик и ушёл куда-то в сторону.
Вскоре оттуда донёсся его спокойный, терпеливый голос. На одной ноте он что-то долго-долго говорил, видимо, пытался успокоить или уговорить Веронику.
Я села рядом с Карпенко и попыталась, как он, бесцельно пялиться на воду, но мне было никак не отвлечься.
— Виталий Сергеевич, а как можно оружие достать?
— Какое ещё оружие?
— Ну, пистолет какой-нибудь.
Карпенко повернулся ко мне, официально шмыгнул носом и осведомился:
— Совсем рехнулась?
— Не грубите, Виталий Сергеевич. Я с вами вежливо разговариваю.
— Такие вопросы мне даже вежливо задавать не надо.
— А кому мне их задавать? Не Эрику же.
— Знамо дело, куда ему ещё и такая радость, — согласился Карпенко. — Но и я подобными делами не занимаюсь.
— Но документы-то Веронике вы добыли!
— Это другое дело. Документы не убивают, Лада. А ты мне что-то совсем не нравишься. Оставь эти мысли, от греха подальше, знаешь ли.
— А вы о моих грехах не заботьтесь. Я как-нибудь сама.
Он насупился и демонстративно отвернулся, стал снова смотреть на воду.
— Виталик, ну, пожалуйста! Помоги мне!
— Я не стану доставать для тебя пистолеты, и не надейся. Что за придурь ещё такая?
— А в рукопашную я не умею.
— От тебя и не требуется. Разборки — это тема для мальчиков, — отрезал Карпенко.
— Мне не для разборок, для защиты.
— Для защиты баллончик перцовый купи или электрошокер. А для более серьёзных случаев у тебя есть мы.
Я промолчала.
— Знаю я, зачем ты этот разговор завела. Мстить затеяла, — уверенно сказал Карпенко. — У кого другого, может быть, и вышло бы таким способом, но не у тебя. Думаешь, ты сможешь взять и выстрелить в человека?
— Ничего я не думаю. Отстаньте от меня, Виталий Сергеевич.
— Лада, я понимаю, тебе не переговоры вести с этим Райдой хочется, а голову ему проломить, — проговорил Карпенко. — И я согласен, что за гибель Серова он должен ответить. И за всё, что тебе причинил, тоже. Но если мы заломаем его прямо сейчас…
— Знаю, знаю, не нуди, — процедила я. — Дело прежде всего, конечно.
