Макс нахмурился:
— Мне что тогда, что сейчас, совершенно безразлично, поднадзорные мы или нет, считаемся мы здоровыми или больными. Я собирался осенью увольняться из дружины. Я хотел, чтобы ты вышла за меня, чтобы мы жили долго-долго. И превратились бы в таких сгорбленных старичков. Ходили бы гулять с палочками, и если бы падали в гололёд, то вместе… А стали бы совсем древними, тогда нас внуки вывозили бы в парк в креслах на колёсиках…
— Какие внуки, Макс? Совсем ты, что ли?..
— Обыкновенные внуки, как у всех, — пожал он плечами.
— Ну, да, у тебя они будут. А у меня нет, поэтому не смей никогда об этом говорить! Слышишь? Даже говорить не смей!
Я видела, что он испугался. Да я и сама немного испугалась тому, с какой злостью вырвались у меня эти слова.
Он ничего не сказал, только осторожно взял меня за плечи.
— Не говори со мной об этом никогда! — повторила я шёпотом. — Я уже очень люблю их…
— Кого? — с опаской уточнил он.
— Наших детей, которые никогда не родятся. Я очень люблю их… Они были бы замечательными… И я никогда бы никому не позволила их забрать у нас!
Макс смотрел на меня, неторопливо кивал и поглаживал по плечам.
— Я точно знаю, Максюша, я не позволила бы их забрать, и это кончилось бы плохо. Я бы всех вокруг поубивала! Каждого, кто посмел бы даже заикнуться о том, чтобы отобрать их у меня!.. Поэтому, чтобы не было беды, они никогда не родятся. Я так решила.
Было настолько плохо, что хотелось разреветься белугой, но Макс смотрел на меня с выражением такой чудовищной боли, что я перевела дыхание и заставила себя улыбнуться:
— Так что, Макс, будем в гололёд падать вместе, как ты и хотел. Но в парк придётся ходить только вдвоём.
Он тоже через силу улыбнулся:
— Прости, я не хотел тебя мучить.
— Я знаю.
— Дело ведь в том, малыш, что многое может измениться…
— Когда изменится, тогда и поговорим.
— Хорошо, пока отложим, — он подался ко мне и поцеловал меня в мокрую от слёз переносицу.
Я обняла его, потёрлась лицом о его плечо и встала:
— Пойдём ужинать.
Он побежал к плите впереди меня, схватил ложку и запустил её в кастрюлю с мясом.
— Кудрявые бараны, говоришь? — пробубнил он с полным ртом и облизал ложку. — Я вот прямо из кастрюли и поужинал бы, но вроде как полагается с тобой поделиться? Давай тогда, тащи тарелки, живенько!
Глава 40
Молчание несколько затянулось.
Максим стоял перед нами, широко расставив ноги и сложив руки на груди. А мы втроём с Эриком и Вероникой молча обозревали полуразрушенное строение за спиной Макса.
— Я правильно понимаю, — подал голос Эрик. — Что ты провёз нас двести километров, чтобы мы посмотрели вот на это?
Макс кивнул.
— Это шутка такая? — неуверенно уточнил Эрик.
— Нет. Шучу я немного иначе, — спокойно отозвался Максим и обернулся, чтобы лишний раз посмотреть на объект. — То есть, вам не понравилось?
— Ну, почему же? — усмехнулся Эрик. — Очень ностальгично. Примерно в таком бараке мы жили, когда я однажды ездил в совхоз на студенческую практику. И тоже вот так на краю поля. Только там не бурьян рос, а кормовая свёкла.
Я тихонько прыснула и наклонила голову, чтобы Макс не заметил. С одной стороны, мне было его немного жаль, а с другой — я тоже чувствовала разочарование и раздражение: столько ехать для того, чтобы посмотреть на заброшенный барак.
— Ты хочешь, чтобы мы здесь поселились? — подала голос Вероника. — Но это же ужас что такое…
— Ребята, — с лёгкой укоризной произнёс Макс. — Прежде, чем вы начнёте проклинать меня за испорченный день, приложите, что ли, воображение.
Мы стояли у края размокшей грунтовки, что вела от узкой просёлочной дороги через лес. В этом месте лес с одной стороны отступал, оставляя свободными пару гектаров, заросших ивняком и чертополохом. А метрах в двадцати от грунтовки стояло двухэтажное здание с простой двускатной крышей. По фасаду аж восемь окон. Точнее, оконных проёмов. Окон, как таковых, не было уже, видимо, много лет. Как и входной двери. Как и шифера практически на всей крыше. Оставалась кирпичная коробка, когда-то оштукатуренная и покрашенная в унылый горчичный цвет, а теперь почти везде обшарпанная.
— У меня с воображением всё хорошо, — задумчиво сказала Вероника и пожала плечами. — Но даже если это привести в порядок, я не представляю, как тут можно жить.
— Ну, ладно, — решительно махнул рукой Макс. — Не буду вас больше мучить, сейчас всё объясню. Участок вместе с домом продаётся за сущие копейки. Много лет назад здесь была метеорологическая станция. Всё брошено, разорено и поэтому дёшево. К тому же далеко от цивилизации и никому не нужно. Что здесь можно сделать… — Макс принялся жестикулировать, поясняя свои слова. — Восстановить дом, одновременно сделав полную перепланировку внутри. Здесь есть довольно глубокий и обширный подвал, там должен быть погреб, кладовые, прачечная… Первый этаж: по краям — небольшие жилые блоки из пары комнат с каждой стороны, это для нас. А в центре — кухня и столовая. На втором этаже: две общие спальни, душевые и санчасть…
— Ты хочешь сделать здесь всё так, как в нашем подвале?! — наконец-то догадалась я.
Максим улыбнулся:
— Я надеюсь сделать лучше, чем было на Черняховского… Дополнительно позади дома можно соорудить сарай. Отопление пока оставить дровяное, печи есть, их только восстановить. На участке пробурить скважину и подать воду в дом. Электричество сюда провести — без проблем…
— Классная идея! — восхитилась я, вконец заслушавшись. — Макс, какой же ты молодец!.. Правда, Эрик?
Дядя посмотрел на меня, как на привидение:
— Ладка, с тобой всё нормально?
— Абсолютно.
— А… — он ещё о чём-то хотел меня спросить, но Максим взял его за локоть и развернул к дому.
— Пойдём, Малер, посмотришь изнутри и увидишь, что я прав, — с этими словами Макс увёл Эрика в зияющий дверной проём.
Я повернулась к Веронике:
— Что это с Эриком?
— Ты назвала Никиту Максом, — пояснила она.
— Да, я знаю. Замечала уже за собой, — беспечно подтвердила я. — Он не против.
Вероника пожала плечами, отвернулась и широко зевнула, прикрыв рот рукой.
— Ты что это? — удивилась я.
— Спать хочу, — усмехнулась она. — Ещё со вчерашнего вечера. Наверное, если лягу и накроюсь одеялом, то и провалюсь сразу в кокон… Никита сказал, надо попробовать потянуть, пока могу. Выяснить, как долго смогу сопротивляться.
