Когда монолог окончился, в воздухе ещё долго висело молчание. Потом хозяйка дома сказала:
— Вы правы. Конечно, никакой Полоний не «вертлявый хлопотун», он же был советником короля Гамлета, и то, что он говорит сыну, я и сама повторяла своим сыновьям… Спасибо!
Скулы Суржикова слегка порозовели, княгиня же повернулась к Алексу:
— Прошу простить, что я отвлеклась от вашего, несомненно, важного дела. Итак, что привело вас ко мне?
— Ваше сиятельство, вы рекомендовали меня вашей подруге…
— Да.
— Так вот, расследованием я ещё занимаюсь… мы занимаемся, вместе с Владимиром Ивановичем. Но в ходе его мы обнаружили, что на госпожу Джаванширову наложено проклятие, вызывающее всё более сильные и частые мигрени. Я уверен, что это никаким образом не связано с исчезновением её мужа… Вообще с господином Тропиным не связано!
— Почему?
— Потому что… хм… изменения в жизни Петра Степановича начались в прошлом мае, а проклятие было наложено более двух лет назад.
— Ах вот как… — тихо сказала княгиня. — Ну что же, пожалуй, я знаю, где искать истоки этой истории. Значит, вот как… Благодарю вас, Алексей, я ваша должница.
В беседке воцарилась тишина, нарушить которую мужчины не решались. Наверное, Агнесса Фейн в этот момент более всего напоминала какое-нибудь изображение эриннии, даже чёрные с проседью вьющиеся волосы приподнялись, напоминая змей.
— Хорошо, — произнесла, наконец, женщина. — Тропин ещё не найден, как я понимаю?
— Пока нет, но это дело двух-трёх дней. Вы, как близкая подруга Марины Владимировны, никаких намёков на развод не слышали в том доме?
В ответ княгиня только хмыкнула:
— Развод? Помилуйте! Я могу себе представить, что этот… — тут явно на её язык просилось слово «слизняк», но всё же не сорвалось. — Этот человек сбежит на край света с молоденькой блондинкой, зажав под мышкой свои научные труды, но, чтобы он осмелился попросить у Марины развод? Нет-нет, исключено!
Выйдя из ворот усадьбы, Алекс в задумчивости побрёл по Земляному валу. Внезапно он остановился, схватив Суржикова за руку, и сказал:
— Я осёл! Тебе простительно, но я точно осёл! Едем скорее, кажется, я знаю, куда мог деваться пропавший ботаник!
И он замахал руками медленно едущему мимо экипажу.
Усевшись на жёсткие подушки, Суржиков спросил:
— Ну, и? Что тебя клюнуло?
— Панкратьевский переулок, пожалуйста, — сказал Алекс водителю и поднял стекло между пассажирской кабиной и передними сиденьями. — Ты хорошо помнишь, что сказала княгиня о Тропине?
— Ну… что он не мог подать на развод, потому что побоялся бы. Так?
— Не совсем. Вот, кстати, в этом тебя надо будет потренировать: ты ж умеешь запоминать большие куски текста, вот так же надо сохранять в памяти всё, что рассказывают свидетели. Не всегда есть возможность делать заметки, более того, некоторые при виде записывающего кристалла вообще дар речи теряют.
— Понял, понял! Буду запоминать. Так что же она сказала?
— «Этот человек сбежит на край света с молоденькой блондинкой, зажав под мышкой свои научные труды, но, чтобы он осмелился попросить у Марины развод? Нет-нет, исключено!», — процитировал Алекс.
— Ну, я примерно это и имел в виду…
— Ключевое слово здесь не «осмелился».
— А какое?
Но тут экипаж остановился перед лентой, перегораживающей дорогу. Верещагин нажал на кнопку, опускающую стекло. И водитель извиняющимся тоном сказал:
— Праздник сегодня, перекрыто Садовое для народных гуляний. Сами понимаете, дело такое…
— Ладно, тут недалеко осталось, — махнул рукой Алекс, сунул ему оплату и выскочил из дверцы экипажа, таща за собой помощника.
До здания городской стражи по Устретенской слободе они почти добежали.
— Господин секунд-майор у себя? — спросил Верещагин у дежурного.
— Так точно. Документы ваши попрошу?
Потеряв пару минут на копирование их удостоверений личности, детективы взбежали на третий этаж. Возле двери в конце коридора Алекс притормозил, критически оглядел помощника, смахнул с лацкана пиджака невидимую миру пылинку и сказал:
— Не вздумай играть Скалозуба, вляпаешься.
Суржиков немедленно почувствовал сильнейшее желание начать от дверей со знаменитой реплики: «Я вас обрадую: всеобщая молва, Что есть проект насчет лицеев, школ, гимназий; Там будут лишь учить по нашему: раз, два; А книги сохранят так: для больших оказий». Покосился на шефа, понял, что после этого не проживёт и пары минут, и вздохнул.
Секунд-майор сидел за столом и что-то быстро писал в большой тетради. Не поднимая головы, он махнул вошедшим в сторону кресел, дописал строчку и захлопнул тетрадь. На её коричневой картонной обложке была белая наклейка с непонятным шифром, на которую хозяин кабинета полюбовался с непонятным удовольствием, после чего сунул тетрадь в сейф и захлопнул тяжёлую дверцу.
— Здравствуй, Сергей Иванович! — поприветствовал его Верещагин. — Позволь тебе представить моего помощника, прошу любить и жаловать.
— Суржиков Владимир Иванович, — коротко поклонился тот.
— О! — неожиданно обрадовался секунд-майор. — Да мы с вами ещё и тёзки! По отчеству!
— Ну-у… да, выходит так…
— Нашёл, значит? — усевшись в кресло, начальник розыска усмехнулся чему-то своему. — Ну и хорошо, я своих-то отставников посмотрел. Не подошёл бы тебе никто.
— Ты понимаешь. Сергей Иванович, если что, Влад придёт вместо меня.
— Ясное дело. А сейчас чего хотел?
— Можешь запрос отправить?
— Смотря куда.
— Регистрационному отделу его величества компании воздушных перевозок и их коллегам на железной дороге.
— Хм… — Секунд-майор потёр затылок. — Должен будешь.
— Без вопросов.
— Кого ловим?
Тут Верещагин на мгновение замялся:
— Да… как бы и не ловим. Просто надо знать, и всё.
— Пиши! — перед ним на столе возник бланк донельзя официального вида, и сыщик схватил ручку.
Казалось бы, что такое пучок травы, ну, сколько он может весить?
Вот только трав этих было не две и не три разновидности, и корзина всё тяжелела и тяжелела. Хорошо ещё, что брать растение полностью чаще всего было не нужно, где-то довольно было листьев, где-то можно было обойтись лепестками или тычинками, у земляники отщипывались молоденькие побеги, а у ивы — почки. И всё-таки, выйдя из ворот портальной станции на Цветном бульваре, Софья поняла, что пешком до дому не дойдёт. Поглядев на Макса, вздохнула потихоньку, сын был бодр и свеж, словно и не скакал с раннего утра по лесной мокрети вокруг Калуги…
