Оставив без ответа ее немой вопрос, я скинул с себя одеяло и пошел вниз.
Третий раб, которого я вчера утром привез из крепости, молчун Вельгор сидел в кухне и, не обращая внимания на ворчание старухи, грыз очищенную луковицу. Его взгляд бездумно уставился в измятый пергамент и был совершенно неподвижен и холоден. Старуха Трома всякий раз, глядя в его сторону, только морщилась и тут же отворачивалась, не в силах больше глядеть на то, как он, словно сладкий фрукт, с совершенно каменным лицом грызет луковицу, аппетитно хрустя и чавкая.
— Хоть бы встать потрудился, когда хозяин входит, — проворчала старуха, вынимая из котла ошпаренную курицу, — совсем молодежь совесть потеряла, никакой благодарности.
Поняв в какой-то момент, что разговаривают с ним, Вельгор очнулся, как ото сна, и вскочил, выронив из рук «лакомство».
— Добрый день, господин, простите, господин, но я спал в комнате, там, под лестницей, и нашел вот этот странный пергамент и золотые монеты.
— Этот пергамент — твоя вольная грамота, и золото тоже твое.
— Но, господин, я не знаю, что мне делать с этим золотом. Его кому-то надо отдать? Я схожу отдам, вы только скажите кому?
— Знаешь человека по имени Вельгор?
— У меня такое же имя, господин.
— Так вот человеку с таким именем и отдай эти золотые грифы.
— А грамоту?
— Вручи ему же, и пусть хранит бережно.
Хаджин засмеялась и, видя, что парень так и не понял, о чем речь, осталась втолковать несчастному, в чем все дело. Я вышел в зал, прихватив с крюка корзину вяленого мяса и несколько связок стручков гороха. Есть пришлось на ходу. Азар, завидев меня, поспешил вручить какие-то купчие, что он собрал за ночь, Тром терпеливо ждал, когда я отвяжусь от своего старшего помощника, и тоже готовился задать массу вопросов. Все дела были неотложными и важными, оставлять их без внимания нельзя, иначе доставшаяся мне посудина с парусами никогда не сдвинется с места, так и врастет в наши плодородные земли всем остовом.
Най вышел сам. Пошатываясь еле удерживаясь на босых ногах, укутанный в одеяло. Под глазами у него были черные круги, щеки ввалились, тело все сотрясалось от слабости и того сонного отвара, которым потчевал его работорговец. Обезумевшие, вытаращенные глаза осматривали все вокруг, словно он только родился на свет. В каком-то смысле так оно и было. Сбавляя шаг, мальчишка осматривался и незаметно для себя оседал на каменные плиты лестницы, теряя последние силы.
Азар, стоявший рядом, придержал его за локоть и помог сесть.
— Где я? — прошептал юнец, еле разомкнув слипшиеся губы.
— Ты в моем доме, Най, ты гость, и мы тебе не враги.
Услышав свое собственное имя, которое, как я понимаю, он никому не говорил, Най напрягся. На какое-то мгновение собрался, чуть подался вперед, но, увидев на моем лице добродушную улыбку, остановился. Он и правда не понимал, что с ним происходит и как он оказался здесь.
Я поднялся на несколько ступеней, сел рядом, положил руку ему на плечо и сказал:
— Ты в безопасности, набирайся сил, здесь ты как дома.
Дни сменяли друг друга стремительно. Весна словно бы торопилась взять всю власть над землей, наполняя реки, будоража ветры. Жизнь словно бы набирала новые силы, поднималась на гребень волны!
Через несколько дней к нашему полету все было уже готово. Оставалось только получить королевскую грамоту и право водрузить на снастях корабля знамя его величества.
Я оказался слепцом, рассыпая бисер перед судьей и всеми его прихвостнями в те дни, когда шел суд над наемниками, убившими капитана Тауса. Да и тот богатенький отпрыск, что так часто крутился в моем доме, тоже оказался весьма болтливый. Королевский двор, в сущности, та же самая рыночная площадь, где слухи и толки ползут, словно черви в навозе, от одного краснобая к другому. О моей истории знали уже слишком многие. Не мудрено было предположить, что кто-то пожелает прибрать к рукам такой огромный, ничейный, капитал. Пусть по праву выигрыша корабль принадлежит мне, но ведь известно, что законы, изданные королем, для самого же короля пустой звук, как, впрочем, и для его свиты.
Праздная жизнь, недолгая, скоротечная, значительно притупила все мои воровские рефлексы и то крысиное чутье, что так часто выручало в самых сложных и опасных ситуациях.
Азар и Тром отправились на поиски людей, хоть как-то знакомых с корабельным делом. Выбора не оставалось, нам срочно требовалась команда. Промедление становилось слишком опасным. Я знал, что рано или поздно моей персоной заинтересуются, и тогда драгоценное время будет упущено. Это ожидание я проиграл. Первый раз в жизни я проиграл по-крупному.
Все произошло ближе к вечеру, за день до того, как я планировал убраться из города. Королевские гвардейцы в очередной раз вломились в мой дом не просто с целью сопроводить своего командира, а именно арестовать меня. В этом не было никаких сомнений.
Во главе всей этой бряцающей кольчугами своры шествовал незнакомый мне человек в жреческом одеянии. Встретил бы я такого в обычной одежде где-нибудь в городе, то непременно бы подумал, что он гвардеец или военный советник знатного князя.
К сожалению, этот человек сам оказался князем, да еще и ритором жреческого совета храмов четырех алтарей. Известный маг и астролог, правитель величественных земель южного отрога железных гор Иридин Гурымей. Для любого смертного в Филадее это было чудовище, с которым каждый будет откладывать встречу вплоть до похоронного костра. Что чаще всего и случалось. Князь Гурымей был главой инквизиторов с репутацией отъявленного садиста и душегуба.
— Какая честь, ваша светлость, принимать в своем доме такого знатного вельможу, — начал я разговор с магом, чуть пригнувшись в вежливом поклоне.
На мое вежливое приветствие Гурымей даже не отреагировал, словно меня вообще не существовало. Резким выпадом руки он только указал в мою сторону и выкрикнул притихшим гвардейцам:
— В цепи мразь, заковать и вон!
Бежать! Эта мысль тяжелым молотом колотила в моей голове. Но куда, как! Всюду гвардейцы, всюду соглядатаи, которые продадут за медный гриф любого, лишь бы только поглазеть на очередную публичную казнь вероотступника, бьющегося в судорогах на колу.
Бежать было бессмысленно. Стены слишком высоки, город полон народу. Да и не хватит моих боевых навыков тягаться с королевскими гвардейцами, тем более в таком численном перевесе.
Страха не было совершенно. Меня не уличили во лжи, не предъявили обвинений и даже за руку не поймали в тот момент, когда я подрезал кошелек у сборщика налогов или напыщенного купца. Формально я был чист перед законом. Но все же предательская, отвратительная нервная дрожь пронизывала все тело, иссушала разум, притупляла чувства.
Гвардейцы не лютовали. Для них я не был простолюдином. Возможно, что они и не знали меня прежним, рыночным пройдохой и игроком. Может, действительно, я казался им владельцем крупного военного фрегата и потому подпадал именно под этот, весьма однозначный образ небесного скитальца. Хотя обобрать меня они все же сподобились. Хорошо, что в этом доме я не держал своих воровских приспособлений, отмычек, ключей, смазок и пряных порошков, не то разговор был бы совсем короткий, найди они эту утварь в моих припасах.
