— Ура ветролову! — выкрикнул Сих, один из рудокопов, которого мы взяли из шахт.
Прочие небоходы-новобранцы только подхватили мальчишку на руки и стали раскачивать, выражая тем самым к нему свое почтение.
Первый раз я видел, как Орадан улыбается искренне и от души, не злобно, не надменно, а именно от души, с некоторой долей ликования. Я встал справа от наемника и спросил:
— Есть что-то, что ты хотел бы мне рассказать, мой друг Орадан? Еще в тот момент, когда ты загадочно улыбался, глядя на то, как у бугая Газара трясутся коленки перед мальчишкой, я понял, что тебе что-то известно. Скажи мне, что?
Выждав некоторое время, как бы собираясь с мыслями. Орадан подобрал с палубы кошелек Ная и ответил:
— Еще в тот первый день, когда я увидел мальчика в первый раз, там, в горах, я заметил у него на запястье шрам. Любой другой может принять этот шрам за что угодно, но только не тот, кто владеет мастерством кинжальной схватки. Этот шрам как метка мастера. Всегда во время обучения молодые ученики нарываются на один и тот же прием, хитрый и коварный. Редко, у кого из мастеров нет этой отметины. Первым делом я подумал, что наличие такого шрама у мальчишки — случайность. Но вскоре мои предположения подтвердились и другими фактами. Он из знатного рода, мой капитан. И не просто знатного, а состоятельного настолько, что у мальчика с ранних лет был весьма опытный и талантливый учитель, пожалуй, даже более матерый наемник, чем я. Мне нужно было просто удостовериться.
— Работорговец, продавший мне мальчишку, предупреждал, что с ним не так все просто. Не зря же он опаивал его сонными отварами. Вот только я не предал тогда значения его словам, посчитал излишним обращать внимание на такую деталь.
— Все дело в том, капитан, что этим искусством владеют не многие. Ему нельзя научиться, просто подглядывая за упражнениями мастера. Должна быть школа, специальные упражнения, отменный присмотр и очень много усердия.
— Как же мальчишка с такими боевыми талантами оказался в рабстве у торговца?
— Думаю, что этот самый торговец — не первый, кому пришла в голову идея опаивать мальчишку. Он и сейчас еще страдает от этого зелья. Но молодое тело быстро восстановится, избавится от яда. Кому-то он стал неугоден. И на твоем месте, Брамир, я бы не стал пока искать ответ на этот вопрос. Если мальчишка пожелает, он сам расскажет о себе. Если нет, не стоит его спрашивать. На корабле, среди нас, он в безопасности. Я не знаю, как мальчик стал рабом, ясное дело, что не по своей воле. А значит, за этим кто-то стоит. Пусть этот кто-то думает, что все свершилось.
— Знаешь, Орадан, порой мне кажется, что я сел играть в игру, правил которой не знаю. Мало того, я играю не на медный червонец, а на собственную жизнь — вот ставка в этой опасной игре.
В землях Хариди так и не нашлось купцов, или товаров, которые требовалось бы перевезти дальше по речным землям. Но лететь надо непременно. Еще не опытную команду приходилось обучать на ходу, в небе. Я сам, Хаджин, Орадан и Тром старались как могли. Мы выучивались делать быстрые развороты, управляться с парусами, ловить ветер. Правду сказать, без накладок никогда не выходило, но теперь, по крайней мере, корабль хоть немного слушался команды. Небесные скитания были делом не простым, но очень интересным. Все казалось вновь. Вплоть до ощущений и чувств, которые испытываешь. Если прежде меня угнетали какие-то угрызения совести, чувство тревоги за содеянное, вечная настороженность, то теперь на душе становилось как-то легко, спокойно. Я чувствовал, что все, что я делаю, это хорошо, это правильно. Это не воровство, не обман. Не жульничество и не афера. Я не испытывал терзаний совести, не страдал от постоянной тревоги за свою безопасность, не опасался быть узнанным в толпе обманутым мной когда-то зевакой. Все, что я делал, было благородным, достойным ремеслом, и простят меня великие духи — становилось скучно!
Четыре дня мы кружили над землями Хариди. Я даже нарочно несколько десятков мер сам вел корабль над теми местами где когда-то родился, но так и не решился приземлиться и осмотреться. Прошлой жизни словно и не существовало. Словно никогда и не было. Я все больше погружался в новое дело, увлекаясь и убеждая себя самого, что все идет как надо. Случались моменты, когда я даже с каким-то удивлением и недоумением думал о том, что собирался избавиться от этого корабля, за сущие гроши. Отдать неизвестно кому за бесценок, так и не испытав всей прелести вольной жизни небесного скитальца. Я только теперь стал понимать, что такое свобода. Независимость от законов и правил, ответственность за свои слова, мысли, решения. Во мне родилась уверенность в том, что сложные сплетения кружев судеб, что вьются в обители духов, в конечном счете, приведут меня к той цели, что мне уготована. Я просто летел по велению сердца, интуитивно выбирая направление. Не смотрел на карты, не обращал внимания на звезды, просто восторгался потоками ветра и силами стихий, что возносят нас над землей и позволяют плыть свободно и беззаботно.
Чтобы не тратить попусту корабельные припасы, мы остановились в довольно приличном месте в землях Смартии, у пристани постоялого двора, явно не раз встречавшего команды похожих кораблей. Здесь на пересечении караванных путей, в зеленой холмистой местности, был отменный постоялый двор. Дорогой, знатный, но несколько сыроватый. В этих северных землях зима только отпускала, робко уступая место весенним оттепелям.
Удачно поставленный в хорошо просматриваемом месте постоялый двор был заметен издали. В первую очередь выделялась огромная деревянная башня, служившая причалом для разного рода небесных посудин. В северных землях традиции небесных странствий были еще сильны. Мы бросили канаты у башни этого гостиного двора вдали от крепостей и княжеских угодий, на перекрестке многих дорог. Я не собирался задерживаться здесь дольше обычного, но именно в этом месте нам удалось найти нескольких попутчиков, которые готовы были заплатить хорошую сумму за наши услуги.
Два пожилых человека, представившихся нам магами, в сопровождении тридцати хорошо вооруженных воинов напросились к нам в попутчики. Им необходимо было как можно скорей попасть в крепость Хатана, что на самой границе Смартии и Полхии, если судить по карте. Да, пешими или верхом, в такой распутице по жирному чернозему, раскисшему от весенних дождей, они добирались бы до крепости не меньше десяти дней, и далеко не каждый корабль мог себе позволить взять на борт столько желающих. Нам предложили две тысячи золотом за короткий перелет, отказаться от такого предложения было верхом неразумности. Я даже не стал торговаться, чего один из пассажиров от меня явно ожидал.
Первого звали Харбу-Махар, он был южанином и по всему видно, что прилетел или приехал на север совсем недавно. Второго мага, судя по всему младшего по возрасту, но от этого не менее опытного, звали Балбаш. Это был типичный северянин, красномордый, рыжий, буйный, пьющий, к тому же большой специалист по женской части. Магам, в отличие от жрецов, такие вольности дозволялись. Харбу-Махар был невысокого роста, очень худой, с колкими мышиными глазами, суетливыми и подвижными. Крючковатый нос выделялся на лице и тоже был весьма выразителен; реденькая бородка на подбородке, тонкие ухоженные длинные усы, ввалившиеся щеки, губы и выразительный, раздвоенный подбородок слегка потемнели от непрерывного курения. Маг трубки изо рта вообще не выпускал. Он курил касарскую трубку, которую в шутку называли «три вздоха». И действительно, душистых трав в чубук помещалось так мало, что буквально хватало сделать три затяжки, потом пепел вытряхивали, и трубку набивали снова. Харбу-Махар курил все время, отчего его действия казались суетными, монотонными и слегка раздражали. Балбаш имел дурную привычку непрерывно ковыряться щепочкой в зубах и густо краснел, когда кто-то посторонний обращал на это внимание. Не могу себе даже представить, что сближало этих разных людей, но даже в их бесконечных спорах и непрерывных пари был какой-то элемент взаимовыгодного сосуществования.
