Удаленность от императора имела последствия и другого рода. После завоевания Италии лангобардами политический контроль императора Востока над Римом и его окрестностями стал практически номинальным. Экзарх Равенны формально представлял императора, но не мог ничего сделать, чтобы помочь Риму в его борьбе за сохранение независимости от лангобардов, и ведение обороны и даже местная политическая администрация естественным образом перешли в руки епископа, самого важного чиновника города. Таким образом, к общей церковной власти, которую приобретали епископы, мало-помалу добавилось фактически независимое политическое руководство небольшим государством.
Эта зарождающаяся светская власть была значительно расширена Григорием I, который нанимал гражданских и военных чиновников, заключал мир независимо от империи и претендовал на положение над экзархом. Приобретенная таким образом небольшая территория увеличилась за счет даров франкских королей и превратилась в церковное государство, которое обладало господствующим влиянием в последующей политике папства и было камнем преткновения во всей международной политике со времен Григория I. То, что папы не были епископами какого-либо политического государства, не считая остатков Римской империи, а занимали независимое светское положение, представляло огромную ценность для пап как верховных правителей всемирной церкви на протяжении всего Средневековья, и отрицать это бессмысленно; так же очевидно и то, что это нанесло радикальный ущерб католической церкви, когда все интересы, как церковные, так и политические, стали рассматриваться совершенно под иным углом зрения.
Другое событие — разграбление Рима Аларихом в 410 году — отчасти способствовало росту этой локальной власти. Аристократическое общество столицы, тесно связанное с римским прошлым традицией и номинальным положением, которое они по-прежнему занимали, упрямо держалось за язычество. Епископ Рима, поддержанный массой населения и в силу своего поста облеченный огромной властью, все же еще не считался самым высокопоставленным лицом в Риме, пока сенат и аристократия оставались нехристианскими. Разграбление Рима Аларихом, которое в значительной мере пощадило христиан, разбросало и разрушило это языческое общество и избавило римского епископа и его священников от любых соперников, как официальных, так и общественных.
Другим подобным событием стало решение Сардикийского собора в 343 году. Этот собор был созван для примирения, если оно возможно, сторон, на которые разделилась церковь по вопросу арианства; однако собор не выполнил свою задачу, и сторонники Ария отделились и устроили свой собор в Филиппополе. Оставшаяся сторона — можно назвать ее односторонним собором — предоставила епископам ограниченное право обращаться за разрешением местных споров к Юлию, тогдашнему епископу Рима. Эта мера была принята в качестве средства самозащиты ортодоксальных епископов восточноевропейских провинций от сложившегося там арианского большинства, но ее влияние со временем стало намного шире, чем задумывалось изначально. Решение собора стали понимать так, будто он узаконил любые обращения к Риму, и в особенности, когда вместе с упадком исторических знаний постановления Сардикийского собора стали путать с решениями гораздо более влиятельного Никейского собора, считалось, что они якобы наделяли решения папы санкцией высочайшей власти. Многое другое также способствовало все более частым апелляциям к Риму, и высший судебный авторитет папства постепенно стал признан на всем Западе, хотя и не без некоторого решительного сопротивления.
В 445 году Лев I, участвовавший в безнадежном конфликте с архиепископом-арианином, получил от императора Валентиниана III указ, в котором заявлялось о превосходстве епископа Рима над церковью империи как в судебных, так и в административных вопросах в качестве необходимой меры для установления мира и единства и постановлялось, чтобы чиновники империи принуждали непослушных к повиновению перед его властью. По-видимому, это был решающий удар в борьбе с Арием, однако то, что он в какой-то существенной и долговременной мере способствовал усилению папства, кажется маловероятным. Империя теперь быстро разваливалась. Власть императора ослабла, и по-настоящему ее уважали далеко не везде. Крупные области Запада уже находились в руках германцев-ариан. Если бы не тот факт, что течение уже решительно уносило церковь в сторону владычества папы и что все факторы сходились в его пользу, этот указ Валентиниана, пожалуй, не имел бы заметного эффекта. В сложившихся обстоятельствах его действие не могло быть велико.
Более важной причиной развития папства, несомненно, стал распад самой Западной империи. Казалось бы, этот распад должен был сказаться и на церкви, и после краха императорской власти авторитет папы, выросший под сенью императора и по его образцу, должен был рухнуть вместе с ней. Но церковь была уже слишком сильна и слишком независима. Причины, разрушившие империю, не повлияли на нее, и она легко сохранила свою реальную власть, когда империя перешла в область всего лишь теории. Действительно, прямое последствие разрушения политического единства и создания независимых германских королевств заключалось в том, что они поставили уцелевшую римскую жизнь в провинциях в более тесную зависимость от церкви как единственного представителя прежней общности. Распад империи оставил папство прямым и естественным наследником ее положения и традиций.
В период после германского завоевания самым решающим фактором был союз папства с франками; это поистине была одна из самых знаменательных коалиций, когда-либо существовавших в истории. Не будет преувеличением назвать ее альянсом, хотя, конечно же, не было ни договора, ни даже сознательной сделки, — на самом деле это была комбинация, в которой две великие власти будущего, примерно равные в том, что касается их положения и перспектив, объединились друг с другом в начале их общей истории, и их связь становилась все теснее по мере того, как обстоятельства развития делали их союз все более полезным для обоих. Одним из главных факторов, сохранивших папство от грозной опасности быть полностью поглощенным властью франков, было то, что за ними стояла и эта история взаимной выгоды и уважения. Детали этого альянса и его результаты следует рассматривать в другой книге. Однако его надо иметь в виду как одно из самых благоприятных исторических влияний в эпоху формирования папского единовластия.
Мы не можем претендовать на полное изложение причин, приведших к владычеству церкви и епископа Рима над всею церковью Запада. Такого никто еще не заявлял и, вероятно, не сможет заявить. Однако наше изложение достаточно полное для того, чтобы показать, как всевозможные факторы, влияния, широко разнесенные по времени и характеру, религиозные, политические и традиционные, настроения, право и теология, намеренные действия и непредвиденные события, словом, как все они соединились, чтобы привести к этому общему результату.
Это лишь другой способ сказать, что нужды того времени требовали такого результата и что единовластная церковь должна была проделать большой труд, который невозможно было проделать иным способом с такой же эффективностью. И теперь нам не сложно понять, что это был за труд.
Ранней церкви угрожали две большие опасности. Одна — та, что ее могло поглотить государство и установить с ней те же отношения, которые были у него с языческой религией, сделать его покорной служанкой, подчиненным административным ведомством, которое следует контролировать и направлять для достижения политических целей. Насколько велика была эта опасность, можно видеть по тем отдельным периодам в истории церкви Восточной империи, когда это действительно происходило. Однако, как бы велика ни была эта опасность в империи, она стала намного больше после создания германских королевств на Западе. Не только арианские, но и католическое государство Каролингов порой угрожали поглотить церковь и контролировать ее в целях, чуждых ее собственным. Очевидно, что церковь не сумела бы избежать этой опасности, не имея компактной и сильной межгосударственной организации, которая была ей предоставлена, управляемой единым главой и по единому плану. Такая власть, выходящая за пределы одного государства и стоящая почти наравне с королевской, добивалась уважения к своему истовому учению о необходимости разделения церкви и государства и о независимости действий церкви.
