Некоторые из оригинальных источников свидетельствуют о том, что, когда папа Лев III возложил корону на голову Карла Великого во время его молитвы в соборе Святого Петра в день Рождества 800 года и провозгласил его императором Рима, это был неожиданный и неприемлемый для короля поступок. Но план возрождения империи на Западе не мог не обсуждаться; есть признаки того, что об этом задумывались еще до начала правления Карла Великого, и папа вряд ли рискнул бы пойти на такой шаг, если бы не знал, что это соответствует общему духу того времени. Карл Великий, возможно, и был удивлен, что это случилось именно в тот момент, и недоволен тем, что папа взял на себя главную роль в этой драме, но у нас не может быть никаких обоснованных сомнений в том, что он вскоре сознательно принял на себя этот титул. Должно быть, любому в то время это показалось совершенно естественным. Его империя почти совпадала с западной половиной Римской империи, больше, чем любое другое государство, существовавшее с тех пор. Люди все время верили — умозрительно — в продолжение Римской империи и в господство константинопольского императора над Западом, и были те, кто придерживался этих теорий сознательно. В тот момент власть на Востоке находилась в руках женщины, что жителям Запада казалось совершенно недостойным и немыслимым. Сложились благоприятные условия, чтобы возродить титул в Риме, нашелся подходящий человек, и империя была бесспорно восстановлена и по территории, и по мощи. Действующие лица, возможно, и не думали о себе именно как о римлянах, но они, безусловно, думали об империи как о прямом и непрерывном продолжении империи Августа и Феодосия.
Для Карла Великого же прямая выгода, которую он мог получить в результате возрождения империи, могла оказаться не менее важной, чем великолепие самого титула. Римская империя прежде всего означала постоянство и консолидацию. Ни с какой другой политической структурой в истории человечества идея вечного существования не была связана так же тесно, как с Римской империей. Это чувство еще не полностью угасло, как видно из того, что ее возрождение считалось в то время совершенно естественным и отнюдь не чем-то необыкновенным. Это весьма упрочило бы империю франков, если бы идеи и чувства, относившиеся к Римской империи, стали бы отождествляться с ней. Опять же, единственным хоть сколько-нибудь известным на Западе правлением, при котором разные народы, объединенные завоеваниями франков, могли стать равными и органическими частями единого государства, была Римская империя. Карла Великого могли признать своим национальным правителем и франки, и лангобарды, и саксы, и баварцы, но задача его времени и будущего заключалась в том, чтобы объединить всех в единую новую однородную национальность, в которой исчезли бы прежние этнические различия. Это могла сделать Римская империя, и только она. Едва ли Карл Великий сознательно рассуждал об этом. Вполне вероятно, однако, что он действительно верил, что принятие титула весьма помогло бы ему в борьбе за консолидацию и упрочение в веках созданной им державы.
Попытка Карла Великого окончилась неудачей. Его царствование было недостаточно долгим, чтобы осуществить такое объединение народов и такую солидарность закона и правительства, какие сложились в Риме, а без этого его труд не мог быть долговечным. Даже если бы он сам прожил в течение всего IX века, очень сомнительно, что его гения хватило бы на то, чтобы удержать под контролем силы раздора и беспорядка. Они, разумеется, были слишком сильны для его более слабых преемников, и его империя развалилась, и установленное им сильное правительство сдалось перед большей силой.
Некоторые из его особых достижений стали долговечными вкладами в цивилизацию, типа завоевание саксов и возрождение школ. Многие из его особых политических средств исчезли вместе с сильным правительством, которое они помогли установить, как, например, институт missus dominicus. Однако империя и благое правление Карла Великого оказали глубокое и постоянное влияние на общий ход истории, хотя сами они, возможно, просуществовали недолго.
Он создал и поддерживал в течение поколения поистине мощное центральное правительство, которому повсюду повиновались и которое везде уважали, и этот факт не был забыт в дни последовавшей феодальной смуты и анархии. Человечество оглядывалось на него, как раньше оглядывалось на Римскую империю, как на эпоху, когда все было так, как надо, своего рода золотой век, при котором совершались самые удивительные поступки, достойные остаться в поэзии и романах. Идеал сильного короля и реального правительства оставил в своем времени столь глубокий отпечаток, что феодализм не смог его разрушить, хотя, логически рассуждая, должен был это сделать, но сам навсегда сохранил характер, который главным образом и придал ему Карл Великий, характер конституционной организации государства, осуществляющей свои полномочия и права, делегированные ему, говоря в строгом смысле, и от имени общего правительства, которое теоретически должно продолжить существовать.
Его империя также на какое-то время собрала в реальном союзе все христианские народы западной части континента. Установленное Римом единство на протяжении столетий было лишь теоретическим. Ему не соответствовали объективные факты. Главенство константинопольского императора над всей империей было слишком призрачным, чтобы иметь какую-либо действительную важность для сохранения хотя бы идеи единства. Церковь сформировала реальное единство, а политический мир не сумел. Сама идея вскоре исчезла бы из умов людей, если бы так и не обрела действительную форму. Карл Великий, если можно так выразиться, привел факты в соответствие с теорией. В начале периода наиболее полного разделения, когда феодальная система сделала само существование даже государственных правительств практически невозможным и начала делить Европу на мельчайшие фрагменты, он воссоздал римское единство как реальный факт сроком более чем на одно поколение и укрепил веру в его дальнейшее существование как идеального политического устройства для мира. Возрождение империи сделало возможным ее второе возрождение на несколько иной основе, которое осуществили короли Германии, и заложило основу для этой идеальной структуры — Священной Римской империи наряду со священной римской церковью — идеал, который становился все более совершенным в теории, по мере того как сила фактической империи шла на убыль.
Но если бы империю не воскресил во второй раз Оттон I и если бы теория Священной Римской империи так и не развилась, то реальное единство, которое создал Карл Великий, стало бы огромным подкреплением для влияния церкви в объединении народов Запада в общем устройстве, помощью, сыгравшей решающую роль в этом, поскольку благодаря крепкому единству оно положило конец эпохе смуты и разделения и удержало под контролем набравшие полную силу центробежные тенденции того времени.
Еще большее значение имеет тот факт, что Карл Великий даже более полно, чем Теодорих или любой другой из его предшественников, объединил германские и римские элементы в единое целое. В Карле лично и в его правительстве они объединены особенно отчетливо, и не как две отдельные и отличающиеся совокупности, скрепленные сознательно и намеренно и удерживаемые искусственным аппаратом, но как смешанные в живом и естественном союзе, как если бы никто не сознавал никакого различия между ними. В течение короткого времени, по крайней мере после его смерти, мы видим свидетельства в языке, в обычном праве и в более-менее четко выраженном народном чувстве, что такого же рода союз произошел в массе народа. Германцы не поднялись до уровня классической цивилизации. Утерянные знания и культура не вернулись, но был совершен огромный рывок в их возрождении, когда германцы и римляне слились в один народ и начали развивать новое национальное сознание.
