Успехи Мухаммеда были достигнуты неоднозначными средствами, и желание добиться своего любой ценой постепенно привело его к компромиссу с обычаями и суевериями его соотечественников, которые оказались роковыми для чистоты религии. В человеке, который в годы чистоты и лишений был невинен, теперь появились хитрость, жажда мщения, самовлюбленность. Он смотрел сквозь пальцы на древний фетишизм арабов, признав, что кубический черный камень Кааба, которому они всегда поклонялись, был освящен Авраамом и потому должен стать главной святыней новой веры. Мухаммед польстил тщеславию своих соплеменников, объявив их богоизбранным народом. Он учел их похоть, кровожадность и жажду наживы, обещав собственность врагов, которых можно будет грабить в этой жизни, и море чувственных наслаждений в следующей. Он ограничил, но не отменил полигамию и рабство. В дни его триумфа он обрекал целые племена и города на смерть, иногда в обстоятельствах предательства и жестокости. Хуже всего было то, что он включал в откровения особые «мандаты» от Бога, позволяющие лично ему делать некоторые вещи, запрещенные его соплеменникам. Например, он мог расширить границы полигамии для себя и даже взять в жены невесту своего собственного воспитанника. Трудно поверить, что Мухаммед не замечал ужасного богохульства, заключенного в использовании имени Бога для получения особых привилегий для себя. Тем не менее этот грех он совершал с завидной регулярностью.
Личные слабости Мухаммеда привнесли в его веру ростки жестокости, фанатизма и самонадеянности, которые свели на нет более высокие и благородные черты. Религия, которая легализует убийства и грабежи всех неверующих и позволяет запирать женщин в гаремы, могла привлечь диких арабов — современников Мухаммеда — или племен Восточной Африки. Для цивилизованного мира она стала проклятием. Даже для арабов VII века она содержала некоторые недостатки. Если она удерживала их от пьянства, человеческих жертвоприношений и детоубийства, то лишь направляя их кровожадность против чужеземцев и давая божественную санкцию на проявление других низменных инстинктов.
Там, где мусульманство пустило корни, оно привело к первоначальному всплеску энтузиазма, но постепенно стало высасывать энергию из принявших его народов и привело, после нескольких поколений величия, к стагнации и упадку, что мусульмане в своем слепом фанатизме не смогли увидеть.
Вера процветает, только когда она в агрессивном и воинственном состоянии. Одержав победу, она впадает в скучную апатию. Ислам — отличная религия, чтобы за нее умереть, — это ее фанатики демонстрировали на тысячах полях сражений, но она совсем не так хороша, чтобы по ней жить. В ней безнадежно смешаны хорошие и порочные элементы, как и в Коране Мухаммеда, разрозненном вместилище его откровений, где высокие мысли о божественности и судьбе человека перемешаны с соглашательскими приказами на каждый день или «лицензиями» на персональное вознаграждение пророка.
Но какими бы ни были недостатки Мухаммеда и его вероучения, они с пугающей эффективностью умели превращать своих приверженцев в фанатиков, которые не боялись умереть на поле боя. Жизнь для них заключалась в обязанности уничтожать неверных и привилегии получать за их счет трофеи, а смерть была для них великой радостью, поскольку позволяла попасть в рай, где их ждали чувственные удовольствия. На что был похож первый дикий натиск мусульманских фанатиков, пьяных от религиозного экстаза, современная Европа уже успела позабыть, зато наши предки-крестоносцы хорошо это знали. Но поколение, видевшее кое-как вооруженных арабов Судана, противостоящих войскам, имевшим огнестрельное оружие и артиллерию, и едва не одержавших над ними верх, имело все основания восстановить в памяти все, что известно о мусульманском фанатизме.
Незадолго до смерти Мухаммед начал принимать меры к распространению силой оружия своей религии за пределы Аравии. В 629 году, на следующий год после окончания персидской войны, войска Ираклия, стоявшие гарнизонами в крепостях на границе с Палестиной, подверглись нападению арабских фанатиков. Однако только после смерти пророка на Римскую империю и ее персидских соседей волна арабских завоеваний обрушилась со всей силой. Абу Бакр, первый праведный халиф, в 633 году выслал две армии, которые должны были обратить в новую веру Сирию и Халдею.
В тот момент ни Римская, ни Персидская империи не были готовы к обороне. Двадцать лет войны, навязанной империям честолюбием Хосрова, измотали их до крайности. После войны Персия стала жертвой бесконечных гражданских беспорядков и революций. За четыре года на троне успело побывать десять принцев. В Римской империи Ираклий делал все от него зависящее, чтобы выплатить все долги. Военная контрибуция, уплаченная Шируйе, и новые налоги должны были возместить заём, выданный ему церковью. Он распустил большую часть армии, преследуя политику экономии, к чему его призвала разруха в империи. Однако он не мог возместить потери Сирии и Малой Азии за десять лет персидского ига. Судя по всему, затянувшаяся персидская оккупация подорвала сами устои общества в восточных провинциях. Многочисленные еретические секты, коих было немало в долинах Нила и Оронта, во время персидского правления окрепли и подняли голову. К восстановлению имперской власти они отнеслись с плохо скрываемой неохотой. Иудеи, часто становившиеся на сторону персов, не скрывали своего недовольства. Говорят, что половина населения Сирии и Египта не желала империи ничего хорошего. Должно было пройти два поколения мира и мудрой администрации, чтобы вернуть прежние условия в восточных диоцезах, которые последние три века были опорой Восточной Римской империи. Но не прошло и четырех лет с тех пор, как Ираклий торжественно вернул Истинный Крест в ведение иерусалимского патриарха, как туда ворвались арабы.
Пока Халид и одна орда фанатиков-сарацин штурмовала персидскую границу на Нижнем Евфрате, другая, под командованием Абу Убайды, напала на восток Сирии. Басра, первый город на краю пустыни, пал в результате предательства. Маленькая армия под командованием патриция Сергия была разгромлена, и правители Сирии и Палестины обратились за помощью к императору. Едва ли до конца понимая опасность кризиса, Ираклий послал небольшое подкрепление под командованием его брата Феодора на помощь местным войскам. Эта армия на несколько месяцев задержала мусульман, и халиф счел необходимым укрепить арабов Сирии, отправив туда половину сил, вторгшихся в Персию, и Халида ибн аль-Валида, «Меч Аллаха», самого ужасного и кровожадного из всех главарей фанатиков. В июле 634 года армия Феодора была разгромлена сарацинами в районе Аджнадайна, недалеко от Габаты, за Иорданом. Эта неудача обеспокоила императора. Он послал дополнительное подкрепление, и в 634 году состоялась битва у Ярмука (эллины именовали эту реку Иеромукос), решившая судьбу Сирии. После долгого и ожесточенного сражения, во время которого войска империи в один из моментов сумели оттеснить арабов обратно в лагерь, но все же были сметены фанатичным натиском арабов, которые предпочитали смерть поражению. Арабские командиры постоянно поддерживали воинов криками, что впереди их ждет рай. В конце концов арабы сломили уставших римлян и обратили их в паническое бегство. Римляне отступали по скалам и утесам, и многие погибли, падая со скал вниз.
На Ярмуке армия востока была практически уничтожена, и, прежде чем успели собрать другую в Дамаске, величайший город восточной Сирии был захвачен противником, который, несмотря на капитуляцию в 635 году, убил большую часть населения.
