Глава 4
ГЛАВЕНСТВО ФЕОДАЛЬНОЙ КАВАЛЕРИИ
1066 – 1346 гг.
От битвы при Гастингсе до сражений при Моргартене (1315) и Креси
Между вышеописанными боевыми действиями пехоты и возрастанием роли копейщиков и лучников в XIV веке лежит период господства одетых в броню феодальных конников. (Не все так однозначно. Русская стойкая пехота в Ледовом побоище (1242) и при Раковоре (1268) сыграла основную роль в разгроме рыцарского войска. – Ред.) Что касается стратегии и тактики, это было время почти полного застоя; разве что только в осадном деле военное искусство имеет какой-то ощутимый прогресс.
Феодальная организация общества сызмальства делала каждого будущего рыцаря настоящим бойцом, но нельзя сказать, что она делала его мудрым воителем. Если воин хорошо ездил верхом и ловко владел копьем и мечом, то в XII и XIII веках он считался настоящим рыцарем. О том, что дисциплина или тактическое искусство могут иметь для армии не менее важное значение, чем просто личная храбрость, обычный рыцарь имел слабое представление. С трудом собранное, плохо управляемое, готовое разойтись по домам, как только истечет краткий срок службы, феодальное войско представляло собой скопление таких далеких от военной службы свойств, которые редко можно встретить вместе. Предназначенный главным образом защищать границы от мадьяр, викингов или сарацин – словом, врагов, представлявших в X веке реальную угрозу христианству, этот институт был совершенно не приспособлен к наступательным действиям. Когда собирались вместе именитые вассалы, каждый питающий черную зависть к своим собратьям и не признающий никого главнее себя, кроме короля – а часто и король был не в силах держать в руках свою знать, – требовался лидер невиданных способностей, дабы убедить их учредить такую командную иерархию, какая должна существовать в любой армии, если она должна представлять собой нечто большее, чем некую недисциплинированную толпу. Монархи могли попытаться избежать этой опасности, учредив такие должности, как коннетабль и гофмаршал, но такие шаги были всего лишь полумерами. Изначальный порок – неповиновение – продолжал существовать. Всегда существовала возможность того, что в какой-то критической ситуации сражение могло начаться не вовремя, боевые порядки нарушены, планы расстроены из-за своеволия крупного и даже мелкого феодала, не желавшего ничего слушать, кроме того, что подсказывала ему собственная храбрая, но недалекая натура. Если основой командной иерархии являлся скорее светский статус, нежели профессиональная опытность, крупный феодал, приведший самый большой контингент или имевший самый высокий титул, считал себя вправе взять на себя командование сражением. А ветеран, явившийся с небольшим отрядом, редко мог претендовать на то, чтобы повлиять на действия превосходящих его по богатству герцогов и графов.
Когда умение и опыт уступают место одной безрассудной отваге, для тактики и стратегии места не остается. Самонадеянность в сочетании с глупостью придают действиям среднего феодального войска определенный колорит. Столетия и земли могут быть разными, но эпизоды сражений похожи друг на друга: битва при Эль-Мансуре (1250) похожа на таковую при Альжубарроте (1385); сражение при Никополе (1396) напоминает «битву золотых шпор» при Куртре (1302). Когда противник появлялся в поле зрения, ничто не могло удержать западных рыцарей – щит в боевое положение, копье наизготовку, шпоры вонзаются в бока боевого коня, и облаченная в доспехи линия конников с оглушительным шумом мчится вперед, не считаясь с тем, что ждет впереди. Скорее всего, этот неистовый натиск кончается либо ударом о каменную стену, либо беспорядочным падением в канал, либо мучительным барахтаньем в трясине, либо бессмысленным топтанием у палисада из кольев. Противнику, обладавшему знанием азов тактики, было не столь трудно одержать верх над такой армией. Иллюстрацией военных обычаев XIII века может послужить бой при Эль-Мансуре (1250). (На самом деле название Эль-Мансура («Победа») этот населенный пункт получил после битвы. – Ред.) Когда французский авангард увидел перед собой подходящее место для схватки и блестевшие среди пальм копья неверных, рыцарям было невозможно удержаться. Во главе с графом Артуа они ринулись в атаку, несмотря на приказ Людовика IX Святого не вступать в бой. Египтяне отступили, дав своим преследователям возможность запутаться в улицах города, а затем неистово обрушились на них одновременно со всех сторон. За короткое время весь авангард графа Артуа был рассеян и разбит наголову. Тем временем основные силы, узнав об опасном положении товарищей, поспешили им на помощь. Однако, поскольку каждый командир выбирал собственный маршрут и двигался с доступной ему скоростью, французская армия прибыла к полю боя раздробленной на десятки мелких подразделений. Египтяне (в том числе воины-рабы мамелюки) нападали на них и во многих случаях разбивали по частям наголову. Общего сражения не было, а результаты ряда отдельных не связанных между собой боестолкновений были равносильны одному огромному поражению. В мелких стычках и уличных боях западное рыцарство часто терпело поражения, даже когда выступало большими силами и воодушевлялось Крестовыми походами.
Боевые порядки феодальной армии строились по шаблону. Поскольку было невозможно согласовать действия большого количества мелких частей, недисциплинированных, не привыкших действовать совместно, было принято объединять всю конницу в крупные формирования и бросать их на противника. К такой тонкости, как иметь под рукой резерв, прибегали немногие командующие, но они явно обгоняли свое время. На деле же часто бывало трудно убедить феодального властителя занять место не на передовой позиции и отказать себе в удовольствии сражаться подобно рядовому рыцарю. Когда сходились два неприятельских войска, следовала страшная свалка, которая часто могла продолжаться часами. Иногда, словно сговорившись, обе стороны откатывались в тыл дать отдохнуть коням, а потом возобновляли борьбу, пока одна из сторон не одолевала другую, и та покидала поле боя. Битвы при Бремюле (1119), Бувине (1214) или Беневенто (1266) были не более чем огромными беспорядочными свалками коней и людей на удобной пустоши или на склоне холма. (В битве при Бувине, при некоторой хаотичности, было место и для маневра, и для флангового удара, которым французы решили исход боя в свою пользу, разгромив превосходящие силы коалиции врагов. – Ред.) Самая элементарная предусмотрительность, как, например, направление резерва в ключевой пункт боя, выделение подразделения для обхода противника с фланга или выбор выгодного положения для сражения, считалась чем-то превосходящим пределы военного мастерства. Карла Анжуйского, например, стали называть великим полководцем, потому что при Таглиакоццо (1268) он придержал в засаде отряд рыцарей и направил его в тыл Конрадину, когда гибеллины потеряли строй, преследуя обращенные в бегство главные силы анжуйцев. Симон де Монфор заслужил добрую славу; но если при Льюисе (1264) он держал и использовал резерв, нельзя забывать, что при Эвершеме (1265) он позволил застать себя врасплох и был вынужден вести бой, имея за спиной реку в положении, когда было невозможно отступить. Короче говоря, в тот век похвалы заслуживали скорее чисто ратные подвиги, нежели подлинное военное искусство. Если уделять излишне много внимания летописцам, можно подумать, что достойных военачальников было множество, но если внимательно рассмотреть действия этих восхваляемых до небес индивидуумов, а не считаться с мнением их современников, наша вера в их способности почти во всех случаях будет сильно поколеблена
[38].
