Блестящий успех был лишь началом военных подвигов, которые скоро заставили говорить о Надире не только на Востоке, но и на удивленном Западе и которым не было равных со времени Тимура. Сперва Надир, или Тамас Кули, как его обыкновенно называют в Европе, в 1145 (1732) г. сверг совершенно огорошенного Тахмаспа II, несовершеннолетний сын которого, Аббас III, провозглашенный государем только для виду, умер уже в 1149 (1736) г.; тогда Надир заставил знатных страны — он всегда был комедиантом — упрашивать себя целый месяц, прежде чем согласился сам надеть на себя корону; и когда, наконец, он уступил настоятельным мольбам, он сделал это лишь под тем условием, чтобы все они согласились отступить от шиитского вероисповедания и вместе с ним снова вернуться к Сунне.
Это значило требовать многого, но освободитель от иноземного ига мог решиться на это. Он сделал это, чтобы удалить пятно незаконности, которое лежало на его власти, отторгнутой у сефевидских Алидов, чтобы сломить могущество духовенства, слишком усилившееся при шахе Хусейне, и чтобы устранить главное препятствие к увеличению своего царства путем присоединения соседних суннитских афганов и узбеков. Если бы это ему удалось, оно свидетельствовало бы о дальновидной политике. Первое время, конечно, все преклонялось перед могущественным военачальником; слабое сопротивление мулл было подавлено самым беспощадным образом; войска, одушевленные недавними успехами, приняли нового шаха с восторгом, и в течение нескольких лет казалось, что не только уничтожится последний след сефевидского владычества, но впервые с незапамятных времен Персия сделается снова центром большого переднеазиатского царства. Уже в 1143 (1730) г. Надир прогнал турок, которые воспользовались всеобщим смятением после вторжения афганов для новых завоеваний в Азербайджане и Мидии; он их прогнал по крайней мере из этой последней области; в 1146 (1733) г. он возобновил войну, которая хотя и велась с попеременным счастьем, все-таки имела последствием постепенное отодвигание границы на запад, а после нескольких походов в 1158 (1745) г. привела к восстановлению прежних границ, причем Эривань осталась за персами, а Багдад за турками.
Но тем временем еще гораздо большие предприятии ведутся на востоке. 1151 (1738) г. ознаменовался сдачей Кандагара и подчинением афганов. Они принуждены были поступать на службу в войска своего победителя, и скоро они стали принадлежать к числу самых надежных войск великого полководца, который лучше всех их собственных начальников умел доставлять им победу и добычу. Еще в том же году узбеки были встречены и побиты на той стороне Оксуса, а потом предпринят был большой поход через Кабул в Индию, государь которой, Тимурид Мухаммед, хотя и носил, после окончательного распадения царства, гордый титул падишаха Индостана только по имени, осмелился защищать афганских беглецов от гнева персидского шаха. При Кариале на Джумне, к северу от Дели Надир одержал большую победу (в конце 1151 г. = 1739 г.): слабый Мухаммед сдался ему сам и сдал свою столицу. Несмотря на это, сдавшаяся столица в наказание за мятеж (вероятно, весьма обрадовавший завоевателей) была отдана на избиение и разграбление. Заключив мирный договор, по которому Инд был принят за границу его владений, шах с неизмеримыми сокровищами вернулся на родину, а уже через год после этого мы снова находим его у Оксуса, где он должен был отомстить за новые нападения узбеков на Хорасан. Бухарский хан подчинился добровольно, а Хива не могла противостоять нападению: таким образом Надир властвовал над царством, которое простиралось от Яксарта и Инда до Евфрата.
Но момент наибольшего успеха обусловил и поворот к худшему. В 1154 (1741) г., во время похода на Кавказ для наказания беспокойных лезгинов, Надир был ранен пулей одного заговорщика. Правда, он отделался легкой раной, но с тех пор стал до такой степени подозрителен, что напоминал Аббаса, который из-за своей подозрительности натворил ужасы. Надир стал подозревать, что сын его Риза Кули, храбрости которого он был обязан многими своими успехами, знал о заговоре, он был ослеплен, и с тех пор всякий, кто имел несчастье так или иначе возбудить подозрение прежнего народного героя, обратившегося в мрачного деспота, мог быть уверен в своей погибели. Теперь он ненавидел все персидское, так как он подозревал в каждом привязанность к отмененному шиитскому учению, в связи с которым он объяснял себе и покушение на свою жизнь. Его кровавые преследования всех тех, которых образ мыслей казался ему сомнительным, доходили прямо до безумия. Скоро дошло до того, что он, который некогда освободил свое отечество от афганов и узбеков, мог держать своих персов в страхе только при помощи афганских и узбекских войск, и любовь и поклонение его подданных обратились в ненависть и страх. Наконец, и главные отряды персидского войска не могли более выносить его: начальники его собственного племени, афшаров, составили против него заговор ив 1160 (1747) г. напали на него и убили его.
Так покончил свое существование последний выдающийся государь, пытавшийся еще раз вырвать Персию от погибели и поднять ее на известную высоту. Хотя шах Надир в лучшее свое время и был беспощаден и ничем не стеснялся, но он был не только героем в битве, но и человеком выдающегося и дальновидного ума, который отлично понимал несовершенства религии, управления и экономического положения своего персидского царства. Говорят, он хотел основать новую религию; но достоверно то, что он усердно старался снова оживить персидскую торговлю, и, хотя он это и сделал странным образом, все же его неудавшаяся, как Аббасу, попытка основать флот свидетельствует о верном понимании вещей. Можно удивляться его большому уму, который мог в несколько лет все это измыслить и выполнить: несчастье Персии повергло этого замечательного человека сначала в духовный мрак, потом довело до бесславной смерти, а после него не было больше никого, кто мог бы внести свежий дух в жалкую рутину неумелого и бесчестного правления, в войско, становившееся все менее годным, или же в пустую церковность окостеневшего шиитизма. Все, что создал великий государь, немедленно распалось: предводитель его афганцев, Ахмед-хан, возвратился в свои горы, чтобы основать там самостоятельную династию, сменяющиеся преемники которой и до сих пор все так же стараются урывать от Персии один клочок за другим. Узбеки и туркмены на севере, пока Россия не могла препятствовать этому, не переставали опустошать Хорасан своими хищническими набегами. На западе армянские пограничные области сейчас же снова переходят к туркам, а позднее (1827 г.) Северный Азербайджан достается русским.
В то же время и внутреннее состояние государства находилось в самом печальном положении. Конечно, в противовес притеснениям шиитского духовенства, равно как в противовес безусловному деспотизму правительства, немедленно последовала реакция, которая привела все к противоположной крайности. Влияние духовенства с тех пор только усилилось и еще до сих пор во многих случаях тормозит деятельность светского суда; а разногласия между племенами сказываются с новою силой. После тринадцатилетней анархии, во время которой спорили между собой за власть сначала племянники и внуки Надир-шаха, а потом начальники различных племен, как то: бахтияриев, каджаров, зендов, афшаров, начальнику зендов Керим-хану удалось наконец в 1174 (1760) г. устранить всех соперников и до самой смерти (1193 = 1779 г.) править так, что хотя его правление и не отличалось внешним блеском, но все же представляло еще раз новую эру в смысле справедливости и человечности властелина: но едва закрыл он глаза, как между его родственниками начались раздоры, которые довольно скоро злополучно перепутались с восстанием племени каджаров, находившихся в Астерабаде и его окрестностях под предводительством Ага Мухаммеда. Прошло еще тринадцать лет в междоусобной войне, пока Ага Мухаммед не принудил к сдаче последнего зенда, Лутфа Али-хана, юношу необыкновенно храброго и отличавшегося самыми привлекательными личными качествами (1206 = 1792 г.). Ага Мухаммеду помогла в этом измена одного визиря города Шираза, который служил резиденцией семье Лутф Али; три года спустя (1209 = 1795 г.), после неутомимой и достойной удивления защиты, Лутф Али, которому было всего двадцать пять лет, был взят в плен, опять-таки благодаря низкой измене, и противник его, один из самых подлых и кровожадных него-дяев
[348] во всемирной истории, сначала несказанно мучил его, а потом убил. Таким образом, для несчастного народа исчез последний луч надежды. Правда, что преемники Ага Мухаммеда из каджарской династии, его племянник Фатх Али-шах (1212–1249 = 1798–1833), внук его Мухаммед-шах (1249–1264 = 1834–1848) и сын этого последнего, ныне царствующий Насер ад-Дин, вели себя не слишком непростительно для восточных деспотов; но это — неспособная династия, которая в трудных вопросах, касающихся общего обеднения страны и расшатанности финансов и войска и угрожающего вмешательства западного влияния, оказывается еще более беспомощной, чем ее смертельные враги и все-таки товарищи по несчастью, суннитские султаны Константинополя.
