Алтытмыш до конца жизни держал в единении государство, усмирял случайные мятежи наместников и предпринимал величественные постройки в память свою и своего предшественника и благодетеля Кутб ад-Дина, хотя границы его государства или его вассалов и не остались без ущерба от набегов монголов при Чингисхане и беспрестанных походов хорезмшаха Джелаль ад-Дина. После смерти Алтытмыша (633 = 1236 г.) тотчас наступила десятилетняя анархия, вызванная распрями из-за престола между его сыновьями и внуками, причем достойно замечания только то, что в продолжение нескольких лет (634–638 = 1236–1240) даже одной из его дочерей, Разии, удалось быть признанной султаншей. Наконец, при одном из его сыновей, Насер ад-Дине Махмуде (644–664 = 1246–1266), наступило спокойствие, не столько благодаря ему самому, как его энергичному визирю Улуг-хану, или Балбану, как он собственно назывался. Частые нападения монголов, всегда причинявшие большие опустошения, конечно, продолжали быть тягостными, но они всегда походили на мимолетные грозы, которые не оставляли после себя продолжительных следов.
По смерти Махмуда, Балбан (664–686 = 1266–1287) сам сделался султаном; этот энергичный человек старался обеспечить
[350] власть для своих потомков истреблением могущественных турецких предводителей в своей ближайшей свите; между тем он этим только разровнял дорогу к высшему сану одному из своих наместников, Джелал ад-Дину Фирузу, который устранил несовершеннолетнего правнука Балбана, вошедшего на престол в 689 (1290) г., и этим сделался господином Дели. Он был главою турецкого племени халдж, по имени которого основанная им династия называется династией Халджей. Она была довольно недолговечна, однако к ней принадлежит один победоносный воин, племянник Джелал ад-Дина, Ала ад-Дин Мухаммед. Сначала как полководец своего дяди, царствовавшего в 689–695 (1290–1296) гг., потом, после смещения сына этого последнего, как султан (695–715 = 1296–1316) он первый отправился за новыми завоеваниями внутрь Южной Индии и далеко подвинул вперед границы магометанского государства за Нербудду в Декан до реки Кришны. На короткое время ему удалось даже снова покорить раджпутов, которые давно ускользнули из-под мусульманского влияния и очень стеснительным для мусульман образом держались тесно вокруг своей столицы Читор (Chitor) в Меваре, между Дели и Гуджератом; но уже в 700 (1301) г. они опять сверг-нули иго, и до 933 (1527) г. этот клин отделял столицу от одной провинции, которая слишком скоро должна была воспользоваться выгодой такого положения для окончательного отделения от государства.
Ала ад-Дин сознавал, что своей узурпацией и связанным с ней возвышением халджей над другими турками он возбудил сильное недовольство между последними: поэтому он сделал попытку упрочить свой трон сближением с индусами. Он взял в свой гарем индусскую девушку, как законную жену, что было неслыханно до тех пор, на своих монетах называл себя в качестве первого индийского князя халифом, то есть самостоятельным духовным главою своих подданных, и как таковой намеревался основать новую, то есть смешанную с индийскими основаниями, религию. Но ему не удалось ни это, ни обеспечение прочности своей династии: после его смерти, при двух его несамостоятельных сыновьях, некогда предпочтенные индусы совершенно забрали власть в свои руки, а это не могло нравиться турецким военачальникам, хотя бы индусы наружно и представлялись магометанами. Когда же в 720 (1320) г. один из индийских царедворцев, Хосрау-хан, захотел даже сам занять место султана, терпение наместников истощилось: один из них, Тоглук, храбрый воин низкого происхождения, из смешанного рода турок с индусскими женщинами, но испытанный в пограничной службе против монголов и достигший уже высших почестей, выступил на Дели, свергнул узурпатора и захватил сильной рукой бразды правления. В течение своего короткого царствования (720–725 = 1320–1325) он снова подчинил Бенгалию, которая по смерти Ала ад-Дина отказалась от всякого повиновения, и велел своему сыну Мухаммеду восстановить спокойствие в Декане, полуязыческое, полушиитское население которого совершенно не было согласно на водворение сурового суннитско-турецкого правительства в Дели. Этот самый сын подозревается в том, что он способствовал несчастному случаю, преждевременно стоившему жизни его отцу; во всяком случае, ранняя смерть последнего была несчастьем для только что основанной династии Тоглука.
Мухаммед Тоглук (725–752 = 1325–1351) был, без сомнения, самостоятельно мыслящим оригиналом, но оригинальность его была турецкая, смелость мыслей не смущалась никаким знанием дела. Правительство выиграло бы в силе, если бы оказалось возможным устранить господствующую ленную систему, которая, опасная уже сама по себе, становилась еще более опасной вследствие вражды, царившей между различными турецкими и афганскими племенами. Но попытка заменить ее чиновничеством, вполне зависимым от воли султана, должна была стать неудачной уже потому, что не было годных для того элементов и приходилось замещать должности любыми искателями приключений, которые издавна привыкли стекаться в страну чудес из всех мусульманских государств.
Уже с давнего времени финансы даже этих, по-видимому, неистощимо богатых провинций пришли в угрожающий упадок вследствие постоянных войн и расточительности и алчности турок. Но когда в один прекрасный день султан повелел, чтобы золотые монеты чеканились впредь из меди, которую каждый подданный должен был под страхом смерти принимать за золото, то подобный порядок мог продолжаться, только пока первая из этих воображаемых золотых монет не дошла до границы и не стало ясным, что по ту сторону ее люди слишком ограниченны, чтобы постигнуть тождество золота и меди. Тогда произошел, конечно, большой крах, оказавшийся гибельным для султана уже потому, что он и войскам платил деньгами этого гениального изобретения. Наконец, было справедливо и то, что податная реформа могла бы привести к увеличению доходов: между тем если и гораздо более рассудительные правительства под такой реформой слишком часто подразумевают просто повышение податей, то Мухаммед Тоглук сразу принялся за нее так основательно, что беднейшие землевладельцы не были больше в силах вносить подати. Они имели дерзость не обрабатывать своих полей и приготовились к тому способу пассивного сопротивления, который терпеливый индус практиковал так часто, к сожалению, даже в новейшие времена, именно к голодной смерти.
Султан, который, как истый турок, был не столько зол, как упрям, он в самом деле ужаснулся, увидев распространявшееся вокруг него запустение. Так как положение дел все же тяготило его, он решил перенести свою резиденцию в менее истощенный Декан, и в один прекрасный день приказал всему населению Дели переселиться вместе с ним в Деогир, место, лежавшее на 150 немецких миль дальше к югу, по ту сторону гор Виндья и реки Нербудды, которое он избрал своей столицей, для того чтобы оттуда вновь наполнить свою казну грабежом нетронутых еще южноиндийских областей. Половина этих несчастных, разумеется, погибла от напряжения и голода по дороге или туда, или обратно — так как вдобавок этот прекрасный план оказался невыполним, — и из него ничего не вышло, кроме того, что и самое Дели было разорено на долгое время. Не требует дальнейшего обяснения, что подобного рода опыты должны были скоро привести к гибели государства. Еще в царствование Мухаммеда Тоглука произошло отделение двух больших стран, которые отчасти вернулись было к общему магометанскому государству, по крайней мере на короткое время: Бенгалии и Декана.
