Чтобы составить понятие о многосторонности его деятельности, не мешает в кратком перечне сопоставить события ближайшего времени: в 303 (915) г. — большой голод, борьба с которым доставила много забот эмиру и остановила все предприятия, за исключением только осадных работ в Серрании; в 304 (916) г. была покорена на юго-востоке Оривала, а на западе Ниебла, и в то же время был сделан большой набег на область Леона; в 305 (917) г. было повторено это нападение, на этот раз неудачно, и произошло вмешательство Абдуррахмана в отношения властителей Накура (в Северной Африке); в 306 (918) г. был вынужден к сдаче сын Ибн Хафсона Сулейман, и в то же время другое войско одержало победу над леонцами при Мутонии. И так далее; редко проходил год без одновременных походов в разные стороны, и редко эти нападения кончались серьезной неудачей. Но мы прежде доведем здесь до конца историю воссоединения мусульманской Испании под державою Абдуррахмана, чтобы затем обратиться к остальным событиям его полного деятельности правления.
Жизненный путь Ибн Хафсона близился к концу. Уже более тридцати лет неустрашимый герой боролся непрерывно за свободу своего народа и никакие неудачи не останавливали его; но ему было суждено получить ту награду за верную службу великой идее, что ему не пришлось пережить окончательного разрушения того, что он создал. Он умер в 305 (917) г., как нам передают, к великой радости всей Кордовы. Да и было чему радоваться. К сожалению, мы знаем об этом замечательном человеке только то, что о нем сообщают самые заклятые враги его. Но если они и не умалчивают о том, что служит ему высшею похвалою, то они все же неохотно сообщают о нем больше, чем этого требует история его врагов-арабов. Еще долго, вероятно, в долинах Серрании распевались песни и рассказывались былины, средоточием которых была его великая личность; но ничего из этого до нас не дошло, и ни один христианский монах не записал здесь достоверного рассказа о его жизни и деяниях. Вследствие этого нам неизвестны те незначительные черточки, которые живее обрисовывают образ выдающейся личности, чем это могут сделать сухие сообщения о битвах и осадах; как сквозь туман и где-то вдали мы видим этот могучий образ, но не можем различить строгие или ласковые черты его характерного лица. Итак, мы не в состоянии набросать картину развития этого андалузского дворянина, который начал свое поприще легкомысленным убийством, чтобы кончить его самою возвышенною самоотверженностью. Но того, что мы знаем о его деяниях, довольно, чтобы признать за ним славу величайшего борца за свободу, какого Испания, страна гордая своим чувством независимости, не видала со времени Вириата
[411]. Дело его погибло не тотчас вместе с ним, но конец его теперь был только вопросом времени; и это верно предчувствовали мусульмане в Кордове. С новой силой Абуррахман возобновил свой натиск на Серранию; в 306 (918) г. должен был покориться один из сыновей Ибн Хафсона — Сулейман, а в 307 (919) г. — другой, Джафар, которого сам эмир осадил в Бобастро, должен был согласиться на уплату дани. Но этот же Джафар в следующем, 308 (920) г. повторил ту же ошибку, которая в свое время так дорого стоила его отцу, но только в обратном направлении: надеясь снова заручиться содействием своих магометанских земляков, он опять перешел в ислам. После этого он был убит своими товарищами — христианами. Сулейману же удалось бежать из кордовского войска, в которое он вынужден был вступить, и взять в руки власть в Серрании. Но счастье уже отвратилось от нее. Уже появились предвестники гибели — распри между соединившимися для общего дела; дело дошло до ожесточенной борьбы в Бобастро и в окрестностях, и с трудом только удавалось отражать набеги Абдуррахмановых войск, несмотря на то что он продвигался очень медленно, шаг за шагом, хорошо зная истинное положение дел, в то время как враги его в своем ослеплении продолжали уничтожать друг друга. В конце 314 г. (в начале 927 г.) Сулейман был убит в схватке, а несколько месяцев спустя последний сын Ибн Хафсона — Хафс (он был назван по деду) был осажден Абдуррахманом в Бобастро. Он был выдающийся воин, как должно защищался в течение полугода, но затем он принял решение встретить неминуемую гибель окруженной со всех сторон крепости и сдался на капитуляцию в конце 315 г. (в начале 928 г.) заместителю эмира, возвратившегося между тем в столицу. И ему пришлось испытать на себе обычное великодушие Абдуррахмана; он получил место офицера в войске, с тем чтобы он здесь, в качестве борца за ислам, искупил свои прежние прегрешения; больше нам ничего не известно о нем. Иной был конец его сестры Аргентеи, достойной дочери своего отца; побуждаемая благочестием, она давно приняла монашество, и теперь она отказывалась, к чему ее обязывали согласно точному смыслу закона, перейти снова в ислам; она неустрашимо пошла на мученическую смерть. Спустя некоторое время Абдуррахман посетил завоеванную крепость, бывшую более сорока лет бельмом на глазу у Испании под властью Омейядов; и здесь факихам удалось склонить его к совершению одного из недостойных дел. Он разрешил служителям Господа, представителям того вида благочестия, для которого нет ничего святого, открыть гробницу, в которой покоились останки Омара и Джафара; они были вынуты, прикреплены к кольям и выставлены на позорище любопытной кордовской толпы. Впрочем, эмир поступил так, как от него можно было ожидать; заняв остальные укрепленные места в горах, он удовольствовался тем, что велел снести их стены, а наиболее уважаемых жителей перевести в Кордову. По понятиям этого правителя Испании, восстановить тишину не значило обратить покоренную местность в сплошное кладбище.
Частью еще до гибели Бобастро, частью в следующие за нею годы все мусульманские округа Испании, еще отстаивавшие свою независимость, должны были преклониться под скипетром правителя, у которого выдающиеся качества ума шли об руку с еще большим счастьем. Твердо опираясь на богатые области Кордовы и Севильи, он мог, смотря по условиям данной минуты, то силою, то путем добровольного соглашения подчинять своей власти новые провинции, правители которых не были в союзе с другими и таким образом были предоставлены нападению его войск. Так, уже в 308 (920) г., когда он предпринял свои первый большой поход на север, бену-каситы являются его покорными наместниками в Туделе, а в 312 (924) г. его неоднократные блестящие удачи в борьбе против Леона и Наварры и в этих крайних пограничных округах сделали его власть настолько непреодолимою, что он мог решиться предписать потомкам того, кто называл себя 70 лет тому назад «третьим королем Испании», совершенно очистить область «верхней границы» и зачислить их в ряды его постоянного войска. В том же году произошло подчинение нескольких непокорных господ в провинции Валенти; в 314 (926) г. была взята последняя сильная крепость в округе Хаэн — Эльвира, и берберам Эстремадуры удачными набегами было внушено уважение к правительству, а в 316 (928) г., вскоре после капитуляции Бобастро, должны были покориться Аликанте (Лакант) на востоке, Мерида и Сантарем (Шантарейн) на западе. За ними последовали в 317 (929) г. Беха, а в 318 (930) г., после долгой осады, Бадахос, где до тех пор еще правили потомки ренегата Ибн Мервана. В то же время Халафу ибн Бекру, правителю Альгарва, который благодаря своему выдающемуся управлению пользовался большою любовью своих подданных, была, в виде исключения, дана в лен, как вассалу Абдуррахмана, его бывшая область. Таким образом, в 318 (930) г. во всей мусульманской Испании независимым от Кордовы оставался только Толедо, который в течение почти восьмидесяти лет в виде республики, конечно с аристократическим правлением, сохранял полную самостоятельность, по большей части под покровительством своих христианских союзников в Леон-Астурии. Нечего говорить, что толедцы привыкли относиться с полным презрением к Кордове, вместе с ее эмиром. Но им пришлось убедиться на примере Бобастро и на поражении леонцев, что не было более основания для такого отношения, поэтому на предложение Абдуррахмана покориться его власти они отвечали не прямым отказом, но всяческими извинениями и прекрасными, но ничего не говорящими словами. Но слова эти не подействовали: вместо того чтобы пускаться с ними в дальнейшие переговоры, энергичный эмир немедленно послал туда одного из своих генералов с отрядом, которым он в данную минуту располагал, и через несколько недель сам, во главе большого войска, вошел в их область. Без труда удалось занять ее до самых стен Толедо. Бывшая столица христианской Испании за продолжительное время своей самостоятельности снова достигла расцвета, а ее сильные укрепления защищались многочисленным населением, воодушевленным любовью к свободе и решимостью; поэтому Абдуррахману, решившемуся на осаду города, предстояло нешуточное дело. Но он с самого начала доказал, что хочет добиться своего во что бы то ни стало, построив тотчас на горе, напротив Толедо, для своего войска целый город, из которого можно было беспрерывно производить нападения на город в течение зимы и лета. Два года продолжалась осада Толедо, пока наконец не иссякли ее богатые вспомогательные источники. Напрасно толедцы надеялись на помощь со стороны своих союзников — леонцев: их королевство уже много лет страдало от восстаний и споров о праве на престол, и когда наконец в 319 (931) г. королю Рамиро II показалось, что он упрочил свою власть, то он поспешил на выручку Толедо, представлявшего для него самую надежную защиту против кордовцев; но не успел он еще дойти до границы своих владений, как новая попытка его соперника Альфонса IV, направленная на самую столицу Леон, заставила его поспешно возвратиться домой. Известно, что к началу следующего года (320 = 932 г.) он наконец сделал неудобных соперников безвредными надолго, повелев выколоть глаза своему брату Альфонсу и еще троим из своих двоюродных братьев; восстановив таким образом согласие в семье, он снова двинулся против мусульман, но был разбит частью осаждавшего войска и вынужден был, ничего не совершив, повернуть обратно. Толедцам не оставалось более ничего, как сдаться на капитуляцию. Таким образом Абдуррахман мог назвать себя властителем всей мусульманской Испании в 320 (932) г.