Я не имею в виду излагать во всех подробностях борьбу между христианами и мусульманами, и вышеприведенное описание мне важно было, чтобы ясно показать всю производительную энергию величайшего из магометанских властителей Андалузии. Исторический смысл этой борьбы — не в более или менее преходящих удачах на той или другой стороне, стоявших в зависимости от более или менее выдающихся качеств мусульманских или христианских правителей, от степени единодушия на той или другой стороне, вообще от более или менее благоприятных обстоятельств. Все дело — в постоянстве этой борьбы, обусловленном непримиримостью религиозных и политических противоречий, в общем все возраставших (несмотря на некоторые, по-видимому идущие вразрез с этим, подробности) и не дававших возникнуть мысли о возможности примирения этих двух элементов в пределах одной страны. Это — борьба, которая могла окончиться только вытеснением из Испании либо христианства, либо ислама; и до тех пор, пока не решен вопрос, которая сторона падет жертвой рокового исхода, победы и поражения — только испытания силы, в которых пожинает свежие лавры то властитель Кордовы, то один из христианских королей; отношения между враждующими сторонами остаются все те же. Только спустя столетие христианам удается сделать решительный шаг — обратно завоевать Толедо, — что надолго дало им перевес над мусульманами. До этого, конечно, происходит постоянная борьба то здесь, то там, на границах, не влияя существенно на их изменения; поэтому мы ограничимся упоминанием только наиболее сильных ударов, нанесенных той или другой стороне и грозивших существенным нарушением равновесия. Такой удар угрожал в 325 (937) г. государству Абдуррахмана, как раз в то время, когда его могущество достигло наибольшего распространения во все стороны. Благодаря происходившим в Леоне после смерти Ордоньо II семилетним спорам из-за трона, чередовавшимся с междоусобными войнами, эмир мог беспрепятственно окончить войну в Серрании и затем покорить все остальные провинции подряд; с другой стороны, он сумел упрочить влияние Кордовы в Африке захватом Мелиллы в 314 (926) г. и Цеуты в 319 (931) г.; и, благодаря переходу на его сторону берберов Магриба, стать в угрожающее положение по отношению к Фатимидам. Да и победа, одержанная Рамиро II над своими соперниками, сперва не причинила халифу (как он называл себя с 316 (929) г.) особенных хлопот, так как Толедо не сдавался, а набеги с той и другой стороны не имели особенного значения. Но союз, заключенный Рамиро в 325 (937) г. с Гарцией Наваррским, или, вернее, с его матерью, мужественной Тотой, управлявшей от имени сына после смерти своего мужа Санхо, имел неожиданные последствия, благодаря поддержке мусульманского наместника Сарагосы, обладавшего чрезвычайным могуществом. Здесь после смерти Туджибида Анкара в 312 (924) г. власть была вверена его сыну Хашиму, по которому и род его называют Бену-Хашим, а его сменил в 318 (930) г. сын его Мухаммед. Возможно, что все яснее обозначавшееся предпочтение Абдуррахмана, оказываемое своим «славянам» перед членами старых арабских родов, не нравилось сильному вассалу и давало ему повод опасаться за свое собственное положение. Как бы то ни было, он уже раньше входил в переговоры с христианским королем, обещая покориться ему, если тот с своей стороны поможет ему при восстании против своего повелителя. Спустя некоторое время состоялось соглашение всех северных государств против кордовского халифа: Мухаммед признал себя вассалом Рамиро; сопротивление нескольких строго лояльных чиновников было сломлено, и результаты всей двадцатипятилетней деятельности Абдуррахмана были поставлены на карту. Но халиф, прибыв с присущей ему быстротою на место действия и создав себе твердую точку опоры, взял приступом крепость Калатайюд, находившуюся в руках одного из родственников Мухаммеда. Отсюда он мог действовать в обе стороны и так настойчиво боролся против Наварры, с одной стороны, и против Сарагосы, с другой, что обе стороны вскоре были сбиты с позиций. В конце концов Мухаммед, осажденный в своей столице, был вынужден к сдаче на капитуляцию.
Абдуррахман совершенно справедливо считал целесообразным восстановить в правах того человека, род которого все еще был самый влиятельный на севере страны; поэтому он вновь назначил его наместником «верхней границы», даровав ему прощение под условием верности на будущие времена. И ему не пришлось раскаяться в этом, так как с этой поры Туджибиды на пол столетия оказались верными и твердыми устоями против христианских государств. Но между тем как здесь порядок был восстановлен, на дальнем западе произошли события, подавшие новый повод к опасениям. Дело в том, что Абдуррахману пришлось удалить из своей ближайшей свиты двух членов своей династии из-за их высокомерного и беспокойного поведения. Это были Ахмед и Омайя, сыновья Исхака, которые, после оказанных им больших милостей, не столько привязались к халифу, сколько сильно возвысились в собственном мнении. Ахмед сделался заговорщиком; он задался на первый взгляд безумною, хотя далеко не безопасною мыслью предать Испанию Фатимидам, но был арестован превосходною полицией халифа и казнен, как шиитский еретик. Омайя же объявил себя в Сантареме самостоятельным правителем, немедленно вошел в сношения с Рамиро Леонским и стал помогать ему в возобновленных им нападениях на мусульманские округа. Когда затем сантаремский гарнизон отказался от него, он бежал к самому Рамиро, которому очень могло пригодиться его знакомство со страною и с порядками халифата. Тем важнее было для Абдуррахмана предупредить новые предприятия леонцев в этих странах.
И он исполнил это самым решительным образом: он поднял на ноги такое множество войска, какого еще не видывала мусульманская Испания; говорят, до 100 тысяч человек; чего Омейяд ожидал от этого войска, доказывается уже тем, что он заранее назвал предпринятый им поход «походом победы»
[423]. Известно, что излишняя самоуверенность, которую мы совсем не ожидали встретить у такого человека, редко ведет к добру; так и здесь его ждало наказание. Дело в том, что постоянное предпочтение, оказываемое «славянам» в ущерб арабам, вызывало в войске все больше неудовольствия; теперь же, когда халиф доверил высшее начальство в этом большом походе (правда, под своим личным руководством) «славянину», да еще низкого происхождения, которого звали Неджда, это вызвало всеобщее раздражение. Правда, что уже раньше случалось, что «славяне» занимали в войсках высшие должности, как, например, хаджиб Бедр; но то был старый, заслуженный солдат, у которого в прошлом были заслуги; а этот Неджда — дурак, шут и тупица, говорили они, и ему-то высшие офицеры и генералы старых арабских знатных родов должны будут не только повиноваться, но и оказывать глубокое почтение! Итак, недовольные порешили доказать зашедшему слишком далеко халифу, что он больше зависит от их доброй воли, чем, по-видимому, ему казалось.
На открытое возмущение они не отважились, но решили подорвать успех войны, по возможности сдерживая себя во время битвы. Это был такой же предательский план, как тот, который замыслили противники последнего короля готов Родериха при Фронтере, и виновников его ждало такое же справедливое возмездие. Абдуррахману и в голову не приходило об этом замысле, и, перейдя со своими огромными полчищами через Дуэро к востоку от Заморы, он, уверенный в победе, встретился с войском Рамиро, к которому присоединилось наваррское войско Тоты, в августе 327 (939) г. у Симанкаса (Шент-Макес) и принял сражение. Арабские офицеры привели свой уговор в исполнение. После вялого сопротивления они стали отступать, и халифу не удалось удержать их; христиане же, силы которых удвоились благодаря этому успеху, так решительно ударили им в тыл, что мусульмане вскоре вынуждены были остановиться при Аль-Хандеге (Аль-Хандаке), чтобы дать им отпор. Но было поздно; войско уже пало духом и потерпело страшное поражение. Оно было разогнано во все стороны; множество людей пало под ударами мечей победителей; Туджибид Мухаммед, добровольно пришедший на помощь своему господину, попал в руки врагов, да и сам Абдуррахман едва спасся от смерти или от плена; когда он наконец был в безопасности, то вокруг него было всего только 49 человек. Однако же последствия этого похода, весть о котором достигла самых отдаленных границ христианского мира, также обманули все ожидания, как был обманчив исход его. Фернандо Гонзалес
[424], знаменитый граф Кастильский, стесняемый в своих действиях набегами мусульман, теперь, после их поражений, воспользовался давно желанным случаем, чтобы восстать против ненавистного как ему, так и всем кастильцам государя — короля Леонского, не опасаясь за безопасность своей южной границы. Правда, что Рамиро одержал верх в этой борьбе и взял Фернандо в плен, но сопротивление кастильцев с тех пор служило помехой во всех его предприятиях, и даже после того, как он согласился выдать им их обожаемого графа, этот сумел устроить так, что король уже никогда не мог рассчитывать на силы Кастилии. Благодаря этому Абдуррахману было дано время, чтобы набрать себе новое войско и изгладить то неблагоприятное впечатление, которое должна была произвести эта горчайшая неудача в его жизни. Уже через год, в 328 (940) г., можно было возобновить излюбленные набеги на христианские владения, имевшие теперь тем больший успех, что кастильцы ничего не предпринимали с целью противодействовать успехам мусульман в их стране; ненависть их к леонцами была даже больше, чем отвращение их к «агарянам»
[425]. Войска Абдуррахмана (сам он с тех пор никогда более не решался быть со своим войском) неутомимо грабили на «средней» и «нижней» границе. В 335 (946/47) г. Медина-Сели (Мединет-Салим, «город Салима») была вновь укреплена и сделалась главным оплотом мусульманской области против Кастилии. Блестящая победа Рамиро над кордовским войском при Талавере (339 = 950 г.), одержанная им уж незадолго до смерти, не была страшна, так как скоро после нее король умер в январе 951 (339) г., а после его смерти возгорелась ожесточенная борьба из-за трона между его сыновьями, Ордоньо и Санхо, в которую вмешались Фернандо Кастильский и Тота Наваррская. Таким образом, вся христианская Испания разделилась на два лагеря. При таких условиях мусульмане, почти ежегодно производившие во всех концах разбойничьи набеги, редко терпели неудачи, и, когда Ордоньо III наконец настоял на своем праве, он был все же вынужден предложить халифу мир на выгодных условиях в 344 (955) г. Абдуррахман принял условия: он не мог быть чрезмерно требователен, так как в то время он считал необходимым вновь больше приналечь на африканские дела.
