План «славян» не удался. Им нечего было и думать о том, чтобы силою победить кордовские берберско-арабские войска, превосходившие их численностью, не говоря уже о народе. Вследствие этого они на время покорились, и на другой день одиннадцатилетний Хишам II (366–403 = 976–1013) без дальнейшего сопротивления был провозглашен халифом с прозвищем аль-Муайяд, «поддержанный (Богом)», а народ был в восторге от торжественного переезда юного государя и еще более от дарованных льгот по уплате податей. Мусхафий получил звание хаджиба, а Ибн Абу Амир был причислен к визирям. И хотя бывший судейский писец по чину был ниже хаджиба, но он уже теперь был первым лицом в государстве. Правда, что в руках хаджиба все еще сосредоточивались все нити правления, а номинально в его распоряжении были даже все войска столицы и провинции, но благодаря его слабохарактерности он, в сущности, располагал лишь тенью власти. Главные военачальники, особенно Туджибид Яхья в верхней пограничной провинции, а Талиб — в нижней, презирали министра и не обращали на него никакого внимания.
Во дворце «славяне» выжидали случая, чтобы отомстить, а решающее влияние на юного халифа, от имени которого велись все дела, имела, конечно, мать его Аврора, покровительница и, как все настойчивее утверждала народная молва, любовница Ибн Абу Амира. Но все же, если хаджибу Мусхафию при тех больших средствах, которыми он располагал, не удавалось упрочить своего положения и стать действительным правителем государства, то причиною этого была только его неспособность. Его умения хватало только для повседневных дел управления; и он был беспомощен при всяком случае, требовавшем быстрой решимости и чрезвычайных мер. В таких случаях должен был действовать более умный и энергичный Ибн Абу Амир; и он пользовался этим положением для возвышения своего значения, для приобретения новых друзей и для все большего оттеснения Мусхафия. И, употребляя в дело всю свою хитрость, из-за которой его впоследствии прозвали «лисицей» (салаб), он начал с того, что сделал безвредными «славян», удалив Джаузара, сослав Фаика, отстранив других более уважаемых начальников; затем, когда, вследствие все более настойчивых жалоб жителей пограничных областей на постоянные обиды со стороны леонцев, пришлось снарядить поход на север, предводительство которым хаджиб не решался принять на себя, визирь, для которого не было невозможного, любезно предложил свои услуги. Нападение его на христианскую область увенчалось успехом, и, к радости кордовцев, уже начавших было проявлять беспокойство, он возвратился с богатою добычей и множеством пленных (366 = 977 г.); этим он снова внушил уважение населению столицы, а неожиданно проявившимся военным дарованием и справедливою щедростью он еще увеличил свою популярность в войске. Мусхафий хорошо понимал, что государству и ему лично угрожала серьезная опасность вследствие натянутых отношений, бывших между ним и Талибом; и тут Ибн Абу Амир с присущей ему любезностью взял на себя посредничество, пользуясь для этой цели вторым походом против христиан, который он спустя несколько месяцев совершил совместно с Талибом. Дело это он повел так успешно, что всецело привлек на свою сторону первого генерала в государстве и еще больше настроил его против хаджиба. Уверенный теперь в поддержке Талиба, он решил нанести первый удар тому, чьим слепым доверием он до сих пор пользовался: в момент победоносного возвращения кордовских войск в столицу указом халифа сын Мусхафия Мухаммед был отставлен от занимаемой им должности градоначальника столицы и на его место был назначен Ибн Абу Амир (366 = 977 г.). Мера эта была необходима, так как при сыне хаджиба, ленивом и неэнергичном, подобно отцу, допускались значительные беспорядки, и безопасность при нем не была ограждена; что же касается его преемника, то против выбора его никто не мог ничего возразить, так как любимец султанши здесь, как всюду, проявил свои выдающиеся дарования. Он ни перед чем не останавливался в борьбе со всякими непорядками, и даже сына своего
[435] за какой-то поступок, вероятно совершенный под влиянием юношеского задора, приговорил к наказанию плетьми, вследствие чего несчастный умер. Но жители столицы, огражденные благодаря такой строгости от всяких злоумышленников, тем с большим уважением относились к энергичному, самоотверженному чиновнику. А Мусхафий теперь только понял, что тот, кого он считал своим преданнейшим другом, на самом деле был его опасным и бессовестным соперником. Оставалось только одно средство, чтобы разрушить его планы, в осуществлении которых он ушел слишком далеко, — это примирение с Талибом и заключение с этим первостепенным генералом союза против дерзкого выскочки. Он написал ему, обещая ему все, что могло польстить честолюбию старого офицера, воображающего, что он призван и к государственной деятельности; наконец, он просил руки его дочери для одного из своих сыновей. Талибу было безразлично, чрез кого ему приобрести сильное влияние при дворе, а потому он согласился на предложение. Но понятно, что эти переговоры не могли оставаться тайной от кордовского градоначальника и домоправителя халифа, располагавшего множеством шпионов. Едва известие это дошло до Ибн Абу Амира, как он поспешил употребить в дело все средства, какими только располагал, чтобы воспрепятствовать осуществлению столь опасного союза. С тем демоническим искусством, при помощи которого впоследствии, например, Наполеону I удавалось, несмотря на многократно проявленное вероломство, возбуждать доверие своими обещаниями, и он сумел в последнюю минуту уговорить Талиба отказаться от данного обещания; в заключение он попросил у него руки дочери, на которой хаджиб надеялся женить своего сына. Храбрый, но чересчур уверенный в своем величии генерал попал в ловушку. Султанша Аврора исключительное обладание своим любовником принесла в жертву необходимости заручиться содействием первого генерала в государстве. Она сама устроила свадьбу. Ибн Абу Амир сделался зятем Талиба, и этим была предрешена судьба Мусхафия. Окончательное падение его последовало несколько месяцев спустя (367 = 978 г.) из-за столь обыкновенного обвинения в растрате казенных денег, которое должно было особенно странно звучать в устах его соперника. Мало того, у Ибн Абу Амира еще хватило бесстыдства устроить так, что халиф поручил ему ведение следствия. С беспощадной жестокостью подверглась преследованию вся родня сверженного хаджиба; уважаемый офицер армии пал жертвой личной ненависти Ибн Абу Амира, который не мог отказать себе в подлом удовольствии надругаться над несчастием сраженного противника. В течение пяти лет он таскал его за собою во всех путешествиях и походах, подвергая всяческим истязаниям, пока это наконец не надоело ему, и он велел покончить с несчастным стариком, успевшим искупить свои грехи истинно мусульманским мужеством и стойкостью в несчастий.
Нет, кажется, ни одной страны в мире, которая была бы избавлена от злодеяний честолюбивых женщин, стоявших близко к трону. Не пощадили они и мусульманскую Испанию. Жена Абдуррахмана II, Таруб, из-за своего сына хотела отравить мужа.
Аврора превзошла ее, пожертвовав из-за своего любовника если не физическою, то духовною жизнью своего сына. В то время, как Ибн Абу Амир, после падения Мусхафия, занял наконец должность хаджиба, которой он добивался постепенно, шаг за шагом, халифу Хишаму минул тринадцатый год. Говорят, что он от природы одарен был живым умом и был развит не по летам; если вспомнить, что Абдуррахман III уже 22 лет в качестве самодержца совершал великие дела, то можно было предвидеть в недалеком будущем конец опеки Авроры и Ибн Абу Амира. Понятно, что это шло вразрез с намерениями султанши, а тем более с честолюбивыми планами фаворита. Поэтому они решили по возможности подавлять умственное развитие юноши, чтобы держать его под постоянной опекой. До нас не дошло описание тех гнусных средств, которые с этой целью были пущены в ход, и мы только можем догадываться о них; несомненно только, что старались уже в раннем возрасте непрерывными молитвами и постом отвлекать его мысли от мирского дела, держать его в полном неведении обязанностей, соответствовавших его высокому призванию, словом — превратить многообещающего государя большого цветущего государства в ограниченного и невежественного монаха. Как показывает дальнейший ход событий, этот дьявольский план удался как нельзя лучше. Однако, прежде чем успели добиться полного духовного обезличения несчастного юноши, неожиданно наступившая опасность на деле показала, как важно было с точки зрения благородных опекунов уже тогда устранить всякую возможность самостоятельного проявления воли со стороны юного халифа. Несмотря на все влияние, которым пользовался Ибн Абу Амир, на все слои столичного населения благодаря несомненным удачам его административной и военной деятельности в недовольных все же не было недостатка. Завистники нового всесильного хаджиба, личные друзья Мусхафия, а главным образом униженные, хотя и не устраненные, «славяне» тайно сеяли смуту; но опаснее всего было то, что и кордовские факихи недолюбливали временщика: они верхним чутьем чуяли в этой «лисице» безбожника и еретика; и в самом деле, едва ли он лично придавал значение тому или иному вероучению. Слухи, проникавшие в народ из дворцового гарема, становились все неприличнее. Поэтому решено было сразу избавиться от хаджиба и его царственной любовницы, умертвив Хишама и провозгласив халифом другого внука великого Абдуррахмана — Абдуррахмана ибн Убейдуллу. «Славянин» Джаузар, несмотря на свою отставку от придворной службы, знавший ходы и имевший возможность проникнуть к халифу, взялся совершить убийство. Действительно, ему удалось добиться приема; но когда он бросился с кинжалом на царственного юношу, один из присутствовавших вовремя подскочил к нему и схватил его, после чего он был арестован. После расследования несколько заговорщиков и с ними сам претендент Абдуррахман были казнены; но умный Ибн Абу Амир на этом не успокоился. Участие факихов в этом деле заставило его призадуматься; и он решил, что надо перед лицом всего мира засвидетельствовать свое правоверие и уверить духовенство в том, что ему нечего опасаться нарушения своих прав, пока он стоит во главе правления. Благодаря своей находчивости он скоро нашел для этого средство простое и в то же время целесообразное: он пригласил наиболее уважаемых ученых богословов столицы в большую библиотеку Хакама II и предложил им, вследствие того, что правительство-де решило по мере сил ограждать общину верующих от яда лжеучений, выбрать все книги, имеющие отношение к безбожным наукам — философии, астрономии и т. д., чтобы их сжечь и этим положить конец всяким наукам, идущим вразрез с религией. Действительно, покойный халиф, свободный от предрассудков, имел в своей библиотеке значительное количество подобных книг; поэтому легко себе представить, с каким наслаждением и с какой добросовестностью добрые богословы принялись за работу выборки всей этой чертовщины. Для того чтобы еще яснее выказать свое усердие к делам веры, благочестивый хаджиб лично принял участие в торжестве сожжения; Хакам перевернулся бы в гробу, если бы узнал, что здесь делалось с его драгоценными рукописями. Обе стороны были довольны достигнутым успехом. Правда, что астрономия и математика со времен Маслами успели получить достаточно широкое распространение, но начатки философской науки были надолго заглушены, и факихи до поры до времени оставили Ибн Абу Амира в покое. Но стало очевидно, что, ввиду всяких возможностей, надо было еще более оградить личность халифа от соприкосновения с внешним миром. Подобно тому как недавно к нему проник убийца, впоследствии мог найти доступ какой-нибудь честолюбивый чиновник или офицер и незаметно оказать влияние на царственного юношу, без имени которого, как бы то ни было, ничего не могло совершаться. Поэтому хаджиб в 368 (978) г. затеял нечто новое. Чтобы обеспечить свое правление от всякой случайности, которую все же можно было ожидать со стороны резиденции Хишама, Захры, он построил целый город на берегу Гвадалквивира, несколько к востоку от Кордовы, предназначавшийся для местопребывания как его лично, так и высших правительственных учреждений. Город этот был назван Аз-Захира («блестящая»). В течение двух лет постройка его настолько подвинулась вперед, что хаджиб мог переселиться туда со своими чиновниками. Вскоре новый город достиг цветущего состояния, в качестве действительного средоточия правительственных учреждений, так что затмил собою саму Захру, где остался халиф, едва ли не в качестве пленника. За ним строго следили, а в конце концов дворец его был даже обнесен стеной и окопан рвом и выход за дворцовую ограду был сделан невозможным. Официальное толкование этого положения было таково, что нужно-де халифа оберегать от повторения преступных покушений и что он сам, желая беспрепятственно предаваться своим благочестивым наклонностям, поручил ведение государственных дел своему испытанному хаджибу.
