Однако умный и деспотичный министр знал, что этим достигнуто еще далеко не все. Правда, что предприятие его — на глазах у всего народа устроить таинственное исчезновение государя — было оригинально, и у этого фокусника не было недостатка в ловкости; но спрашивалось, как на это посмотрит народ, со времени Абдуррахмана III привязавшийся к династии, которой был обязан своим величием и гордившийся ею. Если более близорукая часть общества могла ошибаться относительно действительного значения Хишама в государственных делах, то среди высокопоставленных лиц было немало таких, провести которых было не так легко. Никто в этом отношении не был страшнее для хаджиба, чем его тесть Талиб, покрытый славой полководец Абдуррахмана III и Хакама, влияние которого на войска, как ни популярен был Ибн Абу Амир в некоторых военных кружках, все же чувствовалось далеко за пределами наместничества «нижней границы». И когда Талиб содействовал своему зятю при свержении Мусхафия и вступлении на его место, он вовсе не имел в виду сделать его всесильным, а тем более — принять участие в устранении сына Хакама, по отношению к которому, как к представителю династии, старый клиент Омейядов твердо решил сохранить верность. Это хорошо было известно Ибн Абу Амиру; и чтобы быть готовым к разрыву, который, при таких обстоятельствах, становился лишь вопросом времени, он должен был обезоружить его — то есть отнять у него войско. Очевидно, безнадежное предприятие; но «лисице» и оно удалось. Надо было те войска, которые были вне подведомственного Талибу наместничества и, следовательно, не под его личным начальством, поставить в исключительную зависимость от правительства, а затем настолько пополнить их извне, чтобы даже в открытом поле иметь перевес над старым полководцем. Первую из намеченных целей хаджиб осуществил, в основании изменив устройство арабского войска. При старой областной системе члены отдельных племенных и областных союзов и в войске составляли особые отделения, так что оно до некоторой степени представляло совокупность представителей этих союзов. Ибн Абу Амир уничтожил этот порядок, распределив людей по отдельным полкам, не считаясь с их происхождением и местом жительства; таким образом, все единство теперь зависело от личностей назначенных от правительства начальников. Мера эта была проведена без всяких затруднений, и это — лучшее доказательство того, что старый племенной строй арабов и берберов со времен Абдуррахмана III был подорван в корне. Для достижения второй цели хаджиб воспользовался положением дел в Магрибе, несколько изменившемся со времени болезни Хакама II. Ослаблением влияния Омейядов по ту сторону пролива, явившимся следствием вялости и неумелости Мусхафия, не мог не воспользоваться такой энергичный человек, как Зирид Булуггин, наместник Фатимидов в Африке. В 369 (979) г. он появился с большим войском на западе, и хотя ему в конце концов и не удалось окончательно покорить старейшин зенатов, которые, после прежних поражений, были сосредоточены здесь и, конечно, держали сторону Омейядов, но все же он с такою силой оттеснил их к самым стенам неприступной Цеуты, что толпы их оказались в очень затруднительном положении, стесненные в узком пространстве, и в данную минуту не знали, как им быть. Этим обстоятельством воспользовался Ибн Абу Амир, имея возможность под благовидным предлогом двинуть целые толпы берберов в Испанию будто бы для того, чтобы защитить верных союзников от их притеснителей, а на деле для того, чтобы увеличить количество войск, на которые он мог положиться. Но он при этом не упустил из виду и защиту государства со стороны южной границы; он значительно увеличил гарнизон Цеуты, хотя, впрочем, самая борьба с Булуггином была предоставлена оставшимся в Африке кочующим шайкам зенатов, которых подзадоривали денежною помощью. Хаджиб принял на службу пришедших берберов, оказывал им внимание и осыпал их всякими милостями, особенно их начальника Джафара ибн Али; однако он не считал возможным удовольствоваться этим отрядом, а рядом с ним составил еще другой, который, буде возможно, должен был находиться в еще более исключительной зависимости от него и притом состоять из самых непримиримых врагов государства, из христиан севера. Население Неона, Кастилии и Наварры переживало трудное время. С одной стороны, со времени Абдуррахмана III им что-то не удавались разбойничьи набеги на мусульманскую область; напротив, их собственные пограничные округа то и дело подвергались вражеским опустошительным набегам; с другой — у них не прекращались войны между отдельными князьями и государствами, особенно разгоревшиеся с тех пор, как в Кастилии стало пробуждаться стремление к независимости. Суровая и малоплодородная горная страна (не забудем, что благодатные области юга и востока были почти без исключения в руках мусульман) при таких условиях не была в состоянии прокормить размножающееся народонаселение, а внутренние раздоры мало благоприятствовали развитию духа общности и патриотизма. Неудивительно поэтому, что, когда прошел слух о том, что кордовский министр вербует новое наемное войско из людей всех стран и обещает наемникам невиданное жалованье и вообще блестящие условия и почетное положение, всякие неудачники в большом числе стали переходить в магометанскую область. И чем когда-то для Абдуррахмана были его «славяне», чем впоследствии для Фридриха II Гогенштауфена в Италии были сарацины, тем стали теперь для Мухаммеда ибн Абу Амира христиане. Резко разобщенные с окружающими их мусульманами благодаря национальности и языку, они составили исключительно преданное его личности войско телохранителей, на которое он мог вполне положиться, проявляя самостоятельность в сношениях со «славянскими», берберскими и арабскими начальниками остальных частей войска, приучая их к повиновению и решительно выступая в случае какой-либо попытки возмущения. Таким образом, в 370 (981) г. хаджиб был готов.
Если Талиб некоторое время не вполне понимал истинные стремления своего зятя, то надолго для него эти подготовительные действия не могли оставаться тайной. Впрочем, перенесение присутственных мест в отстроенную тем временем Захиру (370 = 981 г.) и заключение Хишама могло заставить призадуматься даже самых доверчивых. Таким образом, несмотря на то что отношения между двумя высшими сановниками государства были по внешности дружелюбные, разрыв был неизбежен. И вот около этого времени при встрече в какой-то крепости на христианской границе между ними произошла ссора. Талиб, старый солдат и, вследствие этого, плохой дипломат, прямо закричал на своего лицемерного союзника: «Собака ты! Ты губишь династию, ты уничтожаешь военную силу, ты стараешься установить в стране господство произвола!» И в пылу гнева он с мечом бросился на Ибн Абу Амира. Удар был бы смертельный, если бы не подскочил кто-то из свиты и не успел отклонить его. Но несмотря на это, он ранил хаджиба, который, пораженный и беззащитный, желая избежать этой бешеной вспышки, бросился через парапет башни, на которой произошло столкновение. За этот прыжок он поплатился бы жизнью, если бы ему не удалось во время падения схватиться за выступ стены, «с которого его могли снять ждавшие его снаружи люди». Талиб был настолько порядочен и вместе с тем неосторожен, что махнул на него рукой. Но междоусобная война стала неизбежна.
Знаменитый полководец, верный слуга трех халифов был тысячу раз прав в своих упреках; но все же счастье было для страны, что в борьбе, как почти всегда в подобных случаях, победа осталась не на стороне строгой честности, но на стороне лицемерной лжи. Чтобы совладать с установившимся положением, чтобы спасти государство от раздробления, нужен был такой выдающийся государственный деятель, как Ибн Абу Амир; понятно поэтому, что и на этот раз боги решили не так, как того хотелось бы старику Катону. Талиб, хорошо сознававший, что перевес на стороне противника, призвал на помощь леонцев, и Рамиро II, видевший в распре в лагере мусульман желанную возможность изменить прежние условия, не замедлил оказать ему поддержку. Союзное войско двинулось на Кордову от имени халифа, которому-де лживый хаджиб не давал проявлять свою власть. После нескольких стычек произошло большое сражение, в котором, казалось, испытанная храбрость и военное искусство лучшего полководца своего времени должно было решить победу, но вследствие несчастного случая — падения Талиба с лошади победа осталась на стороне Ибн Абу Амира. Между убитыми оказался труп последнего истинного защитника династии Омейядов. Ее власть вместе с ним сошла в могилу. В течение двадцати лет воля могущественного министра была высшим, единственным законом. Правда, что не было недостатка в интригах и заговорах, направленных к тому, чтобы вырвать у него из рук захваченную им власть; но каждый раз этому человеку хитростью и насилием удавалось разоблачить планы противников, еще пока они не успевали созреть, или во время приведения их в исполнение. Вначале он проявлял самое подлое коварство, направлял свои удары не только против действительных, но и против возможных врагов; так, еще в 372 (983) г. по его приказанию был предательски убит предводитель берберов Джафар, храбрости которого он в значительной степени был обязан своим успехом, и нечего говорить, что он выставил на вид свою глубокую печаль по случаю потери такого друга. Однако впоследствии он показал себя как в этом, так и в других отношениях с совершенно иной стороны.
