Его следы расскажут тебе его историю,
и ты словно увидишь его перед глазами.
Перед Богом никогда с течением времени не явится равный ему,
и никто не будет защищать границу, как он.
Поэт был прав: не великий и тем более не хороший, но могучий человек, Альманзор в течение четверти столетия мощной рукою защищал величие своей родины, а когда эта рука бессильно опустилась, то очень быстро пало и величие страны. Правда, что сначала все, казалось, должно было двигаться в привычной колее. Когда Альманзор почувствовал приближение смерти, он велел своему сыну Абд аль-Мелику, который вместе с титулом аль-Музаффар давно имел право наследовать должность отца, поспешно отправиться вперед в столицу, чтобы успеть взять в свои руки власть еще прежде, чем там будет получено известие о смерти страшного регента. И в самом деле, мудрая предусмотрительность отца обеспечила сыну обладание властью. Халиф Хишам II давно желал только, чтобы ему позволено было спокойно молиться, а беспокойное движение в народе скоро было подавлено, вследствие чего Абд аль-Мелик в течение семи лет, в 392–399 (1002–1008) гг., беспрепятственно, по примеру отца, управлял в качестве регента. Это был дельный и разумный человек, как бы созданный для того, чтобы поддержать то, что было создано его гениальным предшественником. К несчастью, преждевременная смерть слишком рано положила конец его владычеству, а брат его Абдуррахман, унаследовавший его права, был человек притязательный и легкомысленный, не имевший представления о больном месте в положении его рода. Это больное место было не столько отношение Амиридов (так называют потомков Альманзора Ибн Абу Амира) к самой династии, сколько в том недоверии, с которым народ смотрел на это отношение. Дать определение понятия правительства, благодаря его сложности, не совсем легко; но, во всяком случае, мы не ошибемся в самом главном, если скажем, что правительство — такая вещь, которая при всех обстоятельствах вызывает неудовольствие, особенно если людям живется так хорошо, как жилось кордовцам в течение более столетия. Благосостояние страны со времен Абдуррахмана III значительно возросло благодаря удачным походам Альманзора и благодаря прочно установившейся всюду безопасности. Но не возросло спокойствие среди населения. О том, что такое война, никто не имел понятия, кроме жителей узкой пограничной полосы и кроме солдат, и в счастливой Андалузии при тогдашних условиях беззаботное существование было само собою обеспечено чуть ли не последнему нищему; но вместе с тем народ становился все притязательнее и все меньше довольствовался тем, что было. И незаметно, но все с большею силой стали проявляться обыкновенные последствия высокой материальной культуры — обострение социальных противоречий между высшим, средним и низшим классами, ослабление нравственных сил, понижение религиозного чувства. И вследствие того, что народ имел основание быть недовольным самим собою, он был недоволен правительством.
Но как ни велика была зависть по отношению к Амиридам, никто не мог им отказать в том, что при них страна достигла небывалой высоты, что Испания никогда не была в более блестящем состоянии, чем именно теперь; но на их правлении все же лежало неизгладимое пятно самовольнего захвата, и не было исключено подозрение, что они захотят лишить династию халифов их высшего звания, а по отношению к халифам народ проявлял (к чести его будь сказано) всю ту привязанность, на которую он был способен. Поэтому неудовольствие и зависть в народе ждали только случая, чтобы проявиться; с этой стороны грозила постоянная опасность. Есть старое изречение, которым мы обязаны, как вообще многим прекрасным, мудрости греков: «Не следует тревожить зла, пока оно спокойно спит»
[442]. Альманзор и Абд аль-Мелик, не знавшие по-гречески, руководились этим мудрым правилом и тщательно старались поддерживать фикцию, что все их действия основаны на полномочии, данном им халифом; особенно же они старались исключить возможность предположения о том, будто они добиваются для себя или для своих потомков священного сана повелителя правоверных, имамата, бывшего наследственным в династии Омейядов в Испании более 350 лет. Но Амирид Абдуррахман сделал одну из самых непозволительных глупостей, какие знает всемирная история. Он без того был по некоторым причинам на дурном счету у факихов, и вот через месяц после того, как к нему перешла власть, он уговорил бесхарактерного Хишама подписать указ, согласно которому Абдуррахман назначался официальным наследником, на случай смерти халифа.
Правительство содержится плательщиками налогов, потому что оно умнее, чем сами плательщики налогов; поэтому едва ли можно поставить в вину жителям Кордовы то, что они ответили на глупость, сделанную Абдуррахманом, не меньшею глупостью — революцией. Теперь нам не трудно понять, что неизбежным последствием ее должна была быть всеобщая неурядица. Халиф Хишам был неспособен к правлению и к тому еще бездетен. Среди омейядских принцев — ни одного, кто бы мог по положению или по влиянию сделаться сознательным руководителем движения. Народ давно отвык от оружия. Войско состояло из смеси арабско-испанского, берберского, славянского, христианского элементов, с десятками генералов, из которых каждый, благодаря ослаблению прежней строгой дисциплины, готов был играть роль Альманзора. В северных провинциях, несмотря на упадок старой аристократии, все еще не один знатный род (прежде всего сарагосские Туджибиды) был готов воспользоваться первою возможностью, чтобы объявить свою независимость от столицы. В самой столице царило озлобление низших классов населения против богатых. Словом, повсюду предстоял ад кромешный. Между тем в том-то и состоит вся прелесть революций, что они, за редким исключением, производятся людьми, которые либо не ведают, чего хотят (в лучшем случае они знают, чего не хотят), либо не знают, что могут сделать, либо не знают ни того ни другого; так было и здесь. Если бы добрые кордовцы имели хотя бы самое отдаленное представление о том, какую кашу они заваривают для себя, они, наверное, отказались бы от того, что затеяли. Но — едва прошло несколько недель с тех пор, как сын Альманзора с войском, с которым он хотел идти против леонцев, покинул столицу, как вспыхнуло восстание. Правнук Абдуррахмана III, Мухаммед II, пользуясь содействием других членов своей династии и некоторых факихов, стал во главе вооруженной шайки, неожиданно напал на оставленного Амиридами кордовского префекта и убил его. Высшие чиновники, бывшие в Захире, совершенно растерялись, как, впрочем, обыкновенно теряется чиновничество в таких случаях. Вместо того чтобы при помощи нескольких «славянских» полков, бывших всегда под рукою, спасти халифа из Захры и таким образом явиться в роли защитников законного главы государства, они медлили до тех пор, пока мятежники, к которым в один миг пристало все население Кордовы, не захватили в свои руки Хишама II. Нечего говорить, что он без всяких колебаний отказался от трона в пользу Мухаммеда, который и был среди ликований народа провозглашен халифом с титулом аль-Махди. Прежние министры и начальники управлений покорились новому порядку вещей; и когда Абдуррахман, которого известие об этих событиях застигло в Толедо, поспешно пустился со своим войском в обратный путь в Кордову, он был покинут большинством этих наемников, считавших его дело погибшим и нисколько не связанных личною привязанностью к нему. У несчастного не хватило характера, чтобы погибнуть с честью. После того как он потерял всякую надежду снова подчинить своей власти столицу, он вообразил, что есть еще возможность заключить мир с новым правительством; вследствие этого он с несколькими спутниками подошел к Кордове и проявил здесь покорность и даже унижение. Но все было напрасно. Когда наконец для него все стало ясно, он попытался покончить с собою, но неудачно и пал от руки Омейяда, которого Махди успел назначить хаджибом в 399 (1009) г. Через 17 дней еще могущественный, по-видимому, род Амиридов исчез со сцены Испании. И только через 10 лет мы увидим появление сына Абдуррахмана в другом месте.
