Благодаря всеобщему нерасположению к Амиридам революция прошла с удивительной легкостью. Правда, что Захира, город Альманзора, пала жертвою разъяренной толпы; сперва ее разграбили, а затем подожгли со всех концов, и с тех пор она обратилась в груду развалин. Но, кроме этого, было сравнительно мало буйства; и даже простой народ, получавший, для поощрения, денежные выдачи, вел себя сносно. И со стороны провинций не последовало никаких возражений, так как ведь дело шло не о перемене династии, а только о вступлении на престол другого Омейяда вместо ничтожного Хишама. Поэтому всюду наместники и военачальники признали нового халифа. Будь Махди достойным потомком великого Абдуррахмана — ему, быть может, удалось бы, несмотря на угрожавшие со всех сторон затруднения, вновь укрепить могущество династии, лавируя между различными партиями. Но этого-то и не было: редко можно было встретить, даже между сирийскими Омейядами, более скверного и ни к чему не годного человека, чем он. Он сумел сделаться демагогом, но и только; теперь же он показал себя жестоким и развратным человеком и совершенно неумелым политиком. Таким образом, всеобщее разложение государства было неизбежно. Естественно, что главную роль при этом играет войско, главные составные части которого — берберское и христианско-славянское
[443] — тотчас расходятся и становятся прямо во враждебное отношение друг к другу. Понятно, что прежде всего каждая из двух партий выдвигает своего кандидата в халифы из числа Омейядов и этим старается сохранить вид законности; вместе с этим уничтожается единство династии (правда, что никогда в ней не было большого согласия) и всякая возможность продолжительного восстановления ее. Вследствие приблизительного равенства сил берберов и «славян» им пришлось обратиться к чужому вмешательству. Не прошло еще 25 лет, с тех пор как Бермуда униженно просил Альманзора о присылке ему мусульманских войск для борьбы с внутренними врагами, как сперва берберы обращаются за помощью к Санхо Кастильскому, а затем и славяне соперничают с ними, позорно обещая врагам добычу и даже уступку узкой полосы земли и пограничных крепостей. Такое бессовестное отношение к делу ислама уже теперь могло бы повлечь за собою большое несчастие, если бы не возобновились старые распри между Леоном и Кастилией. Таким образом, благодаря незаслуженному счастью мусульманская Испания еще раз избегла гибели в момент наибольшей опасности. Но династия не спаслась. Члены ее обратились в какие-то чучела, которые то сбрасывались, то снова ставились борющимися партиями, вследствие чего сама династия в конце концов исчезла бесследно; а так как ни берберы, ни «славяне» не обладали достаточною силой, чтобы завладеть верховной властью, то страна распадается на множество мелких государств, чем и начинается второй главный период истории ислама в Испании. Около двадцати первых лет, протекших до предварительного завершения этого процесса, позднейшие писатели называют просто «междоусобной войною», аль-фитнэ. Слово это первоначально значит «испытание». И действительно, это было страшное испытание, в особенности для несчастной Кордовы. До тех пор, пока еще борьба шла о власти над всей страною, Кордова, в качестве местопребывания правительства, была для партий яблоком раздора. Подвергаясь разграблениям и опустошениям со стороны то берберов, то христиан и сверх того терзаемая внутренними раздорами, она в это ужасное время навсегда опустилась с высоты своего блестящего положения. Полуразрушенная, обедневшая и лишившаяся значительной части своего населения, она должна была после междоусобной войны уступить роль первого города мусульманской Испании более счастливой сопернице. Остальные части страны пострадали сравнительно меньше. Ход событий в главных чертах тот, что в первые четыре года, 399–403 (1009–1013), берберы и славяне ведут борьбу за Кордову, обладание которой давало власть над всей Испанией. Большие части страны, особенно вассальное государство сарагосских Туджибидов, остаются, правда, в стороне от самого разгара борьбы, в других местах уважаемые окружные начальники начинают таким же образом добиваться самостоятельного положения, но все же государство в целом охвачено междоусобною войною. Во втором периоде увеличивается число отдельных владений; у вождей как берберской, так и славянской партии сказывается в особенности стремление обосноваться в определенной области и отсюда продолжать борьбу за столицу. Наконец, в третьем периоде с дальнейшим неуклонным развитием отдельных владений наступает ослабление междоусобной войны; она прекращается с исчезновением Омейядов-халифов, еще в течение некоторого времени появлявшихся в Кордове. Собственно усобица прекращается сама собою с того момента, когда борющиеся партии в различных местах образовали отдельные государства, и не оказалось никого, кто бы заявил притязания на целое. Я должен ограничиться тем, что лишь в общих чертах намечу те крайне запутанные столкновения, которые привели к этому результату.
Когда Махди после своего вступления на престол велел заключить своего набожного предшественнико Хишама II, он думал, что достаточно обеспечит безопасность своей власти. Предаваясь своим дурным наклонностям, он постепенно настроил против себя все партии, особенно берберские войска, стоявшие в самой столице; вследствие этого через несколько месяцев произошло возмущение последних в 399 (1009) г. Они провозгласили Хишама, внука Абдуррахмана III, халифом, а когда он был убит во время уличной схватки, а берберы были изгнаны из столицы, они по совету вождя сансхаджей Зави (переселившегося в Испанию брата Зирида Булуггина) присягнули племяннику убитого — Сулейману, по прозванию аль-Мустаин, и завладели Гвадалахарой у «средней границы». Наместником этой провинции был тогда «славянин» Вадих, который, как и все в то время, кроме берберов, еще держал сторону Махди. Однако по пути число мятежников настолько увеличилось вследствие присоединения к ним, особенно там и сям разбросанных соплеменников, но рядом с ними и некоторых «славян», что Вадих не мог справиться с ними. Но все дело они испортили тем, что решились призвать в страну графа Санхо Кастильского. Вместе с ним они пошли на Кордову, разбили граждан ее и подоспевшего на помощь Вадиха у самых ворот и разграбили город, в который затем Сулейман вошел в качестве халифа, между тем как Махди бежал в Толедо, а Вадих — в Тортозу (Тортушу) в 400 (1009) г. Последний заключил союз с каталонцами и, возвратившись с ними, победил берберов, ослабевших между тем, благодаря уходу Санхо, и снова взял Кордову, которая опять была разграблена, на этот раз каталонцами в 400 (1010) г. Когда же, вскоре после этого, Махди пустился в погоню за берберами, счастье ему снова изменило и он был разбит близ Севильи: каталонцы покинули Андалузию, и этим была решена судьба халифа и его столицы. Правда, после этого к Вадиху присоединилось несколько «славянских» отрядов, но им, как и остальным сторонникам его, крайне не нравилась притязательность Махди. Чтобы создать более податливое орудие их честолюбия, они убили его и, освободив из темницы Хишама II, снова возвели его на престол в 400 (1010) г. Но не суждено было этому призрачному халифу долго прожить. Берберы, нашедшие союзника в лице могущественного, но себялюбивого и коварного Мунзира, сарагосского Туджибида, снова приближались, между тем как с другой стороны угрозы Санхо Кастильского принудили Вадиха уступить христианам северные пограничные области.
