В числе выдающихся качеств этого государя наиболее поразительным кажется мне его неутомимость. Едва вернувшись из похода в далекие индийские страны, он тотчас же спешит на север или восток для подавления какого-нибудь восстания, или для сражения с вторгнувшимися турецкими отрядами, или для расширения своего государства на счет Бундов. И едва цель его достигнута здесь, он уже снова в Индии, обширные области которой он так основательно покорил исламу, что мусульманство никогда уже не было вытеснено с северо-запада страны. В то время как прежде князья Пенджаба, находя себе поддержку в распрях и несогласиях горных племен, рассеянных в гористых местностях Кабула, Гора и вблизи них, могли подчас распространять свою власть даже на эти области, теперь все владения индусов становятся добычей именно этих подчиненных могучим воином и отчасти включенных им в состав своего войска горных племен, дикой силе которых не могли уж сопротивляться индусы, ослабленные влиянием старой цивилизации.
При разносторонности предприятий Махмуда, он нуждался в поддержке даровитых военачальников. Но ввиду прирожденного военного таланта его турецких соотечественников в этом у него никогда не могло быть недостатка, и на таких полководцев, как брат его Насер, предводители Алтунташ и прежде всего Арслан Джазиб, он мог положиться почти так же, как на самого себя. Но львиная доля как в трудах, так и в удачах походов его всегда принадлежала ему самому, особенно же в Индии, приобретение которой для ислама он принимал близко к сердцу. После истечения целых веков теперь опять впервые в Махмуде и в турках вообще, вместе с завоевательными стремлениями и желанием добычи, соединяется снова ужасный, непреодолимый религиозный фанатизм. Та же самая притягательная сила, которую имело в свое время религиозное знамя для завоевательных целей арабов, должна была оказаться еще более действенной для турок. Последние имели, однако, одно преимущество перед арабами: они приняли ислам потому, что он был им по душе — ясен и понятен, — а не потому, что они были вынуждены к тому или же надеялись получить через него выгоду. Они с самого уже начала все поголовно стали и всегда оставались суннитами.
Когда султан, 27 лет от роду, вступил на престол (387 = 997 г.), прежде всего требовало быстрого вмешательства положение дел в государстве Саманидов. Мансур II, молодой и неопытный человек, не имел представления о незначительном размере своих сил. Вместо того чтобы, как этого настоятельно требовало положение дел, сделать выбор между турецким ханом и властителем Газны или же, по крайней мере, хоть настолько выиграть время, пока бы он мог заручиться новыми и верными опорами, он тотчас же дерзнул — быть может, легкомысленно увлекаясь возникшей между Измаилом и Махмудом распрей — назначить на место последнего наместником Хорасана и главным военачальником всех войск, то есть первым вассалом государства, другого турка по имени Бегтузуна, и это в ту минуту, когда, по почину Илек-хана, наместник Самарканда Фанк уже был на пути в Бухару, под предлогом присягнуть в верности новому эмиру, в действительности же чтоб овладеть его особой. Вскоре Махмуд, возмущенный прямым отказом Мансура отменить сделанное им назначение, двинулся с войском в Хорасан. Бегтузун спешно бросил Нишапур, чтобы соединиться с эмиром и Фанком, которые вышли из Бухары с незначительными отрядами войска. Встреча произошла в Серахсе; здесь оба наместника, убедившись, что в их сюзерене еще слишком много для их целей королевского духа и силы воли, схватили его, велели выколоть ему глаза и провозгласили эмиром его брата, Абд аль-Мелика II, полудитя, оказавшееся в их руках беспомощной куклой (389 = 999 г.). Все это время Махмуд занимал выжидательное положение; ему совсем не казалось интересным разыгрывать роль мятежника против своего сюзерена, если другие брались устраивать его дела. Поэтому он стал вести мирные переговоры с Фанком и Бегтузуном до тех пор, пока их войска не бросились предательски на его арьергард. Тут и он взялся серьезно за дело. Он разбил изменников наголову при Мерве, так что они искали спасения в бегстве. Фанк с Абд аль-Меликом бросились в Бухару, Бегтузун — в Нишапур. Но повелитель Газны не намеревался вовсе заняться уничтожением турецкого осиного гнезда по ту сторону Оксуса; взор его был направлен на Индию. Пока он подготовлял в Балхе новый поход на юго-восток, он предоставил полководцу своему Арслану навести порядок в Хорасане. Это было сделано еще в том же году; после нескольких сражений Бегтузун должен был бежать в Бухару, а остальные эмиры на левом берегу реки тоже были вынуждены отказаться от сопротивления.
Между тем Илек-хан со своей стороны приготовился пожать плоды победы Махмуда. Он двинулся с разными миролюбивыми уверениями на Бухару, где за этот промежуток времени умер Фаик. Бегтузун дал себя провести Илек-хану, как часто случается с предателями. Во время дружеской встречи он и много его высших военных чинов были изменнически схвачены, и вскоре такая же судьба постигла Абд аль-Мелика, который спешно бежал, как только узнал о судьбе Бегтузуна. Илек-хан послал его вместе с остальными Саманидами в Туркестан, где последние члены этого княжеского дома так и пропали без вести все, за исключением, впрочем, одного: было бы уж слишком обидно, если бы царский род, имевший такое громкое прошлое, погиб бы так позорно. Измаил, по прозвищу аль-Мунтасир, третий брат Мансура и Абд аль-Мелика, сумел вырваться из турецкого плена; и в то время как Илек-хан к концу
[43] 389 (999) г. въехал победителем в Бухару, недолго спустя и ему, и Махмуду в лице последнего Саманида вырос неутомимый противник, который почти шесть лет держал в возбуждении всю Трансоксанию и весь Хорасан. Во главе преданных его дому лиц — турок, тузов, и тут и там собранного войска, он не раз наносил чувствительный урон самому хану, так же как и брату его Насеру, который теперь находился в Нишапуре в качестве наместника. Это настоящая одиссея столь же отважного, как и храброго, не терявшего мужества ни в каких неудачах, князя, — одиссея, бросавшая его из Хорезма в Бухару, Абиверд, Нишапур, Джурджан, Рей, снова в Нишапур и Джурджан, оттуда в Серахс, затем, когда он был здесь разбит Насером и войско его рассеяно, к тузам Трансоксании, в Самарканд, через Оксус назад в Мерв и Несу, в Исфараин, снова к тузам, после того опять через Оксус в Балх, в Кухистан и, наконец, в окрестности Бухары, древней столицы его династии. Но прежде чем он до нее добрался, его застигла смерть: покинутый всеми своими приверженцами, потерявшими под конец всякое мужество, он попал в гнездо арабских бедуинов, которые накинулись на него в ночной тьме и убили его раби I 395 г. (декабрь 1004 — январь 1005 г.). Только теперь Махмуд и Илек-хан могли быть окончательно спокойными по отношению к Саманидам. Кабус, князь Джурджана, который, помня прежний свой дружеский союз с повелителями Бухары, много раз поддерживал Мунтасира деньгами и людьми, тем паче не дерзнул теперь сопротивляться могучему Газневиду. Он охотно принял торговый договор, по которому признавал себя вассалом Махмуда, утвердившего его за то во всех остальных его владениях, сверх Джурджана и Табаристана и некоторых соседних с ним округов. Когда же в 403 (1012/13) г. недовольные подданные убили его, Махмуд обеспечил наследство его престола сыну его, Минучехру (403–424 = 1012–1033 гг.). Позже маленькая эта династия в войнах Газневидов, а затем сельджуков отступает на задний план. Примера Кабуса держался по отношению к могучему султану из Газны некоторое время и властитель Хорезма. В последние годы упадка власти Саманидов Хорезм приобрел полную самостоятельность под властью местных князей. Стиснутая между большими государствами ханов и Махмуда, область эта наконец нашла опору у последнего. Впоследствии явились разные дипломатические распри, одновременно и внутренние дела пошатнулись, и, когда хорезмский шах Мамун был убит мятежниками в 407 (1017) г., Газневид двинулся туда со своим войском, завоевал всю страну и назначил Алтунташа наместником ее (407 = 1017). Со своей стороны и Илек-хан не желал удовольствоваться владением Трансоксании; несколько раз Махмуд должен был самолично или же, по его распоряжению, полководец его Арслан сражаться с все приливавшими через Оксус толпами турок, и только когда в 401 (1010/11) г. между Илеком и его братом Тоганом начались распри и оба они обратились к посредничеству Махмуда, последовал сносный, редко и лишь мимоходом (например, 408 = 1017 г.) прерываемый, довольно продолжительный мир. Но начиная с 420 (1029) г. снова нечем было занять орды тузов по ту сторону Оксуса и Махмуд, так же как после него сын его Масуд, должен был, после упорных битв, оставить их у себя внутри государства, что и было началом турецких переселений, которыми мы займемся в ближайшей книге этого сборника.
