Последние, между тем быстро размножаясь, как всегда кочевники-завоеватели, расселились по большей части Северной Африки. Хаммадиты энергично и иногда довольно успешно пытались ставить преграды нашествию этих разбойников, но все же в конце концов им не удалось воспрепятствовать переходу через границу одного племени за другим и расселению в их владениях. Так продолжалось несколько десятилетий, и в конце концов арабы проникли до нынешнего Марокко. Культура Северной Африки, достигшая в городах и по побережью если и не той высоты, как в Испании или Сицилии, но все же довольно значительного развития, сильно страдала от этих непрерывных войн между арабскими и берберскими племенами. И упадок этой культуры, продолжавшийся непрерывно до нашего времени и низведший современный Марокко на степень крайнего варварства, начался именно с этой катастрофы
[471]. Под влиянием все нового вторжения кочевников, в течение последующих столетий окончательно исчезает старинный цивилизованный арабский элемент; а арабы, еще теперь находящиеся в Северной Африке, по-видимому, ничего не имеют общего с теми, которые впервые завоевали и населили эти провинции, но попросту должны считаться потомками пришельцев V (XI) в. Нечего говорить, что новые арабские племена, с того момента, когда они ниспровергли государство Зиридов и упрочились в Ифрикии и в Магрибе, уж не представляли однообразную массу и начали спор из-за добычи; в то же время, с другой стороны, не прекращалась старая вражда у берберов. Поэтому легко представить себе, насколько появление этого нового фактора должно было увеличить на этой почве политическую неурядицу. Теперь даже сильной военной власти едва удается на мгновение покорить эти сотни разрозненных арабских и берберских племен кочевого населения. Их непрерывные распри, даже для, по-видимому, сильного правительства, создают постоянные затруднения. Ясно, что все это чрезвычайно облегчает вторжение христианских держав в область западного ислама.
Но вместе с тем облегчается и возникновение новых политических единиц в той области, которая, до поры до времени, была пощажена от вторжения арабов, — на крайнем западе. Необыкновенно быстрое усиление альморавидов не только по времени совпадает с ослаблением Зиридов, вследствие нашествия бедуинов. Как ни неблагоприятно должно было отразиться разделение области Кайрувана на две части на возможность, в случае надобности, защищать среднюю Африку против новой могущественной державы, все же еще Хаммадит Болуггин (447–454 = 1056/57–1062), жестокий, но энергичный правитель, был в состоянии успешно бороться с племенами к западу от Тлемсена, успевшими уже покориться альморавидам, а Юсуф ибн Ташфин счел в то время нужным избегать столкновений с ним. Но когда при двоюродном брате Болуггина Насире (454–481 = 1062–1088/89) арабы вторглись в хаммадитскую область, прибрежная полоса от Тлемсена до Алжира немедленно была захвачена альморавидами; а преемник Насира Мансур (481–498 = 1088/89–1104/05), стесненный врагами с востока и с запада, вынужден был перенести свою резиденцию из Аль-Калы в Биджайю, и ему стоило большого труда отражать отсюда нападения альморавидского наместника Тлемсена.
Таким образом, общее положение западного ислама во второй половине V (XI) столетия сводится к тому, что в Испании, с одной стороны, и в Северной Африке и Сицилии — с другой, разрозненность и раздробленность мусульман обусловливает быстрое движение христиан на юг, и в то же время среди беспорядочно нагроможденных мелких владений возрастает могущественная держава альморавидов, как бы призванная для решительных действий в тот момент, когда, вследствие дальнейшего расширения границ, она в том или ином месте сталкивается с местом, где произошли изложенные выше события. В 474 (1081/82) г. войска альморавида Юсуфа взяли Тлемсен; но на западе еще держалась сильно укрепленная Цеута, под властью сына Сакота. В тот момент, когда она пала, должен был разрешиться вопрос о том, куда вслед за тем направить оружие альморавидов: на Испанию или на средний Магриб.
В Испании в это время бедствие достигло крайнего предела. Правда, что Мутамид Севильский был совсем другой человек, чем его отец, негодяй Мутадид. Обладая выдающимся поэтическим талантом, склонный к наслаждениям высокоцивилизованной жизни, с ее изящною роскошью, но не предаваясь при этом излишествам, гуманный и приветливый — он был скорее светским человеком, чем дальновидным и сознательно идущим к цели властителем. Мрачные предчувствия, которые вызывались в нем ходом событий, еще в начале его правления, он старался рассеять, отдаваясь нежному чувству к своей жене, прекрасной и даровитой Румейкии, остроумным поэтическим забавам с нею и своим не менее талантливым визирем Ибн Аммаром; но он не был в состоянии, отказавшись от традиций своего рода, поставить себе широкую политическую задачу и положить свои силы на ее разрешение. Впрочем, едва ли это было бы возможно, ввиду безнадежной раздробленности Испании. Как бы то ни было, но между тем как он крайне неохотно входил в частности государственного управления, не энергичный, но отзывчивый, отводил душу то в радостных наслаждениях, то в чувствительных вздохах, правление его шло по наезженной колее государственной мудрости Аббадидов: увеличение своих владений на счет мусульманских соседей и униженная покорность по отношению к могущественному королевству Леон-Кастильскому.
Когда после смерти Ибн Джахвара власть в Кордове перешла к его двум сыновьям и более выдающийся и влиятельный из них, Абд аль-Мелик, благодаря своему самодурству, вызвал всеобщее неудовольствие, Мутамид воспользовался нападением Мамуна Толедского на этот город, чтобы, под предлогом помощи, ввести туда свое войско и, войдя в соглашение с влиятельными членами государственного совета, завладеть старинной столицей Омейядов в 462 (1070) г. Правда, что ему пришлось еще несколько лет проспорить из-за власти над нею с Мамуном, но в 471 (1079) г. Кордова была окончательно присоединена к Севилье. После этого Аббадид мог двигаться далее: еще в том же году визирь Мутамида, Ибн Аммар, к сожалению (по крайней мере вначале), при помощи каталонского графа Беренгара II напал на Мурсию, причем Абдулла, неспособный внук умершего в 465 (1073) г. Бадиса Гранадского, оставался в качестве молчаливого зрителя; провинция эта прежде принадлежала Амиридам, владевшим Валенсией, но при их наместниках сделалась постепенно независимой и осталась таковою при присоединении Валенсии к Толедо. Ибн Аммару удалось завладеть городом; но несмотря на то, что он всю жизнь был предан своему повелителю, который питал к своему любимцу безграничное доверие, несмотря на то, что он был намерен и впредь оставаться верным ему, он не мог отказать себе в удовольствии держать себя чрезмерно важно во вновь завоеванной стране. Благодаря старательно распространенным сплетням, в сердцах государя и его визиря возникло взаимное недоверие; несмотря на то, что с самого начала ни один из них и не усомнился бы в образе мыслей другого; однако случилось то, чего не имел в виду и не считал возможным ни один из них: произошел разрыв, и Ибн Аммар отказал в повиновении, оскорбив, кроме того, насмешливыми стихами чувствительное самолюбие своего еще недавно обожаемого покровителя. Но вследствие возмущения одного из своих офицеров Ибн Аммар был наконец вынужден бежать из Мурсии, сперва к Альфонсу VI, потом в Сарагосу, к Худиду Мутаману. Во время похода, предпринятого им от имени последнего против одного восставшего вассала, он попал в плен, и победитель был настолько неблагороден, что выдал его озлобленному Мутамиду. Его, видимо, искреннее раскаяние чуть было не тронуло сердце государя, некогда питавшего к нему такую нежную дружбу; но тут новый визирь его, боясь, что с появлением Ибн Аммара при дворе ослабеет его собственное влияние, воспользовался какой-то оплошностью последнего, чтобы доказать эмиру будто бы по-прежнему предательский образ мыслей его; выведенный из себя подобным двоедушием, Мутамид бросился в темницу Ибн Аммара и собственноручно убил своего бывшего любимца и товарища лучших дней своей жизни.
