Ибн Худ, влияние которого на народ в Андалузии все падало, был вынужден снова выпросить мир у кастильцев, чтобы только иметь возможность защищаться против Ибн Ахмара. Но теперь ему и это не удавалось. Счастье ему окончательно изменило в пользу его соперника. В 634 (1236/37) г. он был разбит при Эльвире, а вскоре затем, в 635 (1238) г., он был убит в Альмерии каким-то вероломным негодяем. Ибн Ахмар достиг своей цели: единственный из мусульман, который мог бы стать ему поперек дороги, был устранен. Но погибла и надежда на возможность решительного сопротивления христианам. Теперь и арагонцы собрались, чтобы захватить свою долю при дележе добычи; в 636 (1238) г. король Хайме I Завоеватель занял Валенсию, а Ибн Мардениш, не будучи в силах удержать ее, удалился сперва в Дению, а затем в Мурсию. Из этой крепости в 638 (1240/41) г. его прогнал сын Ибн Худа Мухаммед; но сам он в 640 или 641 (1243) г. вынужден был покориться кастильцам и принять их гарнизон в свой замок, и при таких условиях это княжество, из-за которого, кроме того, ссорились еще некоторые члены его рода, отчасти при содействии Ибн Ахмара, влачило жалкое существование до 668 (1269/70) г., когда было окончательно упразднено. Однако и Ибн Ахмару, подобно Худидам, сначала не удавалось сохранить для себя самостоятельное владение. Правда, он в 635 (1238) г. завладел Гранадой; но оказалось, что немыслимо остановить движение Фердинанда Кастильского. Непрерывно подвигаясь вперед, король в 641 (1244) г. взял Архону, родной город Ибн Ахмара, в 643 (1246) г. осадил Хаэн, и не было никакой возможности выручить этот город. Тогда Ибн Ахмар нашел достойный выход: он, который надеялся побеждать «милостию Божией», покорился противоположной воле Всевышнего, выдал Хаэн христианам и признал себя данником и вассалом Фердинанда. Этим он открыл себе возможность удержать за собой Гранаду, Малагу, Альмерию (которую, впрочем, еще предстояло занять) и их округа с Базой на востоке и Рондой и Гибралтаром на западе; но, чтобы доказать честность своих намерений, он должен был принять позорное участие в покорении Севильи его новым покровителем в 646 (1248) г. Несколько позже, в 649 (1251) г., пал Херос со всею Фронтерой, то есть с южными городами, составлявшими границу с христианскими областями. Испания погибла для ислама, за исключением лишь названных незначительных округов, которые с этого времени образуют королевство Гранадское, или лучше эмират
[493], под властью «сыновей красного», или Насридов.
Мы были бы поражены, что страна по пространству меньшая, чем королевство Вюртембергское, сумела еще почти 250 лет бороться против христианских государств полуострова, с пространством в тридцать раз большим, если бы мы не знали, какое влияние на политический строй страны оказывает ее природа и стремление населения к обособленности. Христиане словно испугались той быстроты, с какой в каких-нибудь два десятилетия перешла к ним в руки почти вся мусульманская Испания, — с таким усердием они, после этих успехов, стали воевать между собою и со своими французскими и английскими соседями, стали подражать политике германских императоров и тому подобное. И кроме того, незначительная область мусульман (мы помним ее со времени Омара ибн Хафсона) в самом деле представляла естественную крепость, защита которой была возможна даже против неприятеля с значительным перевесом в силе. И надо отдать справедливость Ибн Ахмару и его потомкам до IX (XV) в., -они чрезвычайно искусно пользовались своим благоприятным положением в этой естественной крепости между Европой и Африкой: прежде всего в чисто политическом отношении. Если в Кастилии все обстояло благополучно, эмир мусульман был их покорнейшим слугою, и послы из Гранады являлись с данью, строго придерживаясь установленного срока. Но как только где-либо к северу от Гвадалквивира происходило возмущение недовольной знати, или спор из-за престола, или иные волнения, то при этом нечего было сомневаться, что в карманах у беспокойных звенели полновесные золотые монеты с арабской пометкой «чеканено в Альгамбре, в Гранаде» и с благочестивым девизом Насридов: «ла талиба илла'ллаху» — «нет победителя, кроме Аллаха». Если же какой-нибудь победоносный король, выйдя из себя, врывался через гранадскую границу, то умный эмир уговаривал своего меренидского единоверца в Феце, соблазняя его уступкой Гибралтара, Ронды или Альгесираса, перейти с войском через «ворота пролива» и напомнить о себе христианам, после чего «победитель Божиего милостью» снова начинает заигрывать с неверными, чтобы выжить союзника, у которого уже глаза разбегаются на Малагу, обратно в Африку. Недаром Насриды происходили от одного из старейших товарищей пророка: они никогда не забывали поговорку посланника Божия: «война — обман». Умилительно видеть, как хитрые арабы просто-напросто играют в мяч этими тремя городами, бросая их в руки то к одному, то к другому, причем христиане и берберы в простоте, по-видимому, не замечают, что мяч все снова возвращается в руки ловких игроков. Было еще другое обстоятельство, благодаря которому они держали в фактической зависимости Меринидов, воображавших, что они вправе с высоты своего могущества пренебрежительно смотреть на это ничтожное княжество. Дело в том, что по обе стороны пролива споры из-за престола были в порядке вещей и происходили довольно часто; поэтому для обеих династий представляло большое удобство то обстоятельство, что потерпевший неудачу претендент всегда мог легко спастись, переехав только через пролив. Так, мы нередко встречаем изгнанных гранадских принцев в Феце и даже у Хафсидов в Тунисе, и берберы оказывают гостеприимство этим пришельцам, не препятствуя им удаляться, когда им заблагорассудится. Не так поступали Насриды в Гранаде: они с умыслом поддерживали у себя по меньшей мере одного Меринида, если его только возможно было раздобыть, склонного заявить свои права на власть в Феце; и как только правитель по ту сторону пролива становился почему-либо неудобным, они тотчас пускали в действие соперника и этим вызывали в Африке своевременное восстание, а сами могли быть спокойны. Так здесь, как во многих местах, макиавеллизм был изобретен до Макиавелли.
Мы не можем, не выходя из пределов нашей задачи, хотя бы в общих чертах проследить все ухищрения этой политики; невозможно также вообще написать непрерывную историю королевства Гранадского, так как с конца VIII (XIV) столетия почти совершенно прекращаются наши мусульманские источники, а известия с христианской стороны (я не говорю об официальных актах) крайне ненадежны
[494]; нам не известно даже в точности время царствования всех эмиров, а имена их точно установлены только недавно на основании редких надписей и монет
[495]. Поэтому мы перейдем к тому, что известно достоверно и в то же время имеет историческое значение: мы дадим характеристику их управления и политики и в то же время остановимся на выдающихся явлениях из области литературы, мы выясним их заслуги в области искусства и будем присутствовать при их падении и изгнании мусульман из Андалузии.
