Покинув Нишапур и прожив несколько лет на родине в скромных условиях, Хасан, снедаемый неудовлетворенным честолюбием, вступил в сношения с измаилитами, и когда в 464 (1071/72) г. в Рей приехал главный иракский дай, то Хасан добился от него должности его наместника в городе и его окрестностях. Но в тот момент, когда Хасан хотел вступить на скользкую дорогу, которая должна была привести его к желанной цели или к постыдной погибели, неожиданное счастье наконец указало ему менее трудный и опасный путь к достижению власти и влияния. Турецкий султан Альп Арслан, всем внушавший страх, погиб от кинжала Юсуфа из Хорезма, а молодой Мелик-шах, только что упрочивший за собой власть поражением и умерщвлением своего дяди Кавурда, воспользовался ею прежде всего для того, чтобы передать почти неограниченные полномочия визирю своего отца; этот же последний, Низам аль-Мульк, был не кто иной, как бывший товарищ Ибн Саббаха, Хасан ибн Али из Туса. Пока был жив Альп Арслан, который при всей своей терпимости едва ли поручил бы важную должность человеку, известному за приверженца шиизма, Хасану Ибн Саббаху было бесполезно представляться ко двору; но теперь настало время для приведения в исполнение обещания, данного друг другу юношами несколько десятилетий тому назад. Омар, сын Хайяма, также еще раньше посетил Низами. Когда этот «сын крестьянина» взобрался на крутую вершину рядом с султаном, благодаря своим способностям, своему уму и редкому счастью, то скептически настроенный ученый, не принимавший участия в течении светской жизни, отклонил от себя все блестящие предложения друга, не забывшего их общего прошлого, приняв лишь умеренное ежегодное жалованье, которое делало для него возможным «в уголке, под покровом визиря» продолжать свои занятия, надеясь ими приобрести славу величайшего математика магометанского Востока. Хасан ибн Саббах, явившись в январе 466 (1074) г. к первому министру, выразил гораздо большую готовность испробовать придворную жизнь, но как только, благодаря посредничеству Низама, он был представлен султану Мелик-шаху и был принят этим последним в число избранных советников, он начал беспрерывно интриговать против своего благодетеля, стараясь навлечь на него подозрения повелителя. Но умный визирь умел лучше действовать на скользкой почве, чем честолюбивый новичок, и, когда этот неблагодарный человек хотел воспользоваться одним делом для того, чтобы отстранить Низама, последний ловко направил всю интригу против замышлявшего ее, так что Мелик-шах разразился гневом на Хасана ибн Саббаха и с позором прогнал его от своего двора.
Нетрудно себе представить, как должно было подействовать на подобный характер внезапное уничтожение всех надежд в тот самый момент, когда Хасан рассчитывал осуществить их: стремление к мести «крестьянскому сыну и турку», к уничтожению их власти, по-видимому так прочно обоснованной, совпало теперь с честолюбивыми целями Хасана, и для того и другого подходящим орудием был измаилитизм. Хасану не стоило большого труда возобновить прежние отношения. Конечно, Низам аль-Мульк знал хорошо своего старого друга и старался всячески действовать против него; но Хасан сумел избегнуть всех преследований и в 471 (1078/79) г. улизнуть в Египет, где измаилиты и Фатимиды приняли его с распростертыми объятиями. Однако и здесь недолго длилось согласие его с окружающими халифа Мустансира. Миргуш Бедр уже в то время принимал меры с целью сделать наследником престола младшего сына Мустансира Ахмеда (впоследствии Мустали) вместо старшего Низара, который был законным наследником, согласно с шиитско-измаилитским догматом. Из-за этого возникло раздвоение между самими измаилитами; Хасан стал на сторону низаритов, как назывались приверженцы законного наследника, и начал по своему обыкновению интриговать против всемогущего при дворе Миргуша. Но тот не любил шутить; он велел немедленно схватить персидского пришельца и посадить его на корабль, который отплывал в Западную Африку. Но счастье на этот раз улыбнулось измаилитскому честолюбцу; буря прибила корабль к берегу Сирии, и через Халеб и Багдад беглец снова прибыл в Исфахан (473 = 1081 г.). По-видимому, при раздвоении египетских измаилитов партия Низара удержала в своих руках нити пропаганды на Востоке; по крайней мере мы видим, что Хасан во время своих шестилетних странствований по южным и по части восточных провинций Персии повсюду распространял учения секты и заручался обещанием содействия со стороны единоплеменников, пока наконец не поселился около 480 (1087) г. в значительном городе Дамегане, главном пункте соседней с Табаристаном местности Кумис; там он даже обратил в измаилитизм наместника Мелик-шаха. Живя в Дамегане, Хасан находился в непосредственном соседстве с провинциями Джурджаном, Табаристаном и Дейлемом, старинными убежищами крайнего шиизма, где, кроме того, население было не более довольно господством сельджуков, чем прежде господством арабов или Газневидов, и где нашептывания Хасана и его миссионеров нашли столь же хорошую почву, как прежде происки Алидов. Последние еще не вымерли в этой местности со времен Утруша, а сохранили в некоторых местах неприступных гор, окаймляющих Каспийское море, небольшие владения, где правительство терпело их потому, что они были совершенно спокойны со времени турецкого нашествия.
Высоко в горах к северу от Казвина гнездился таким образом один из Алидов, который называл себя Махди, но который, впрочем, держал себя как добрый подданный султана. Его крепость называлась Аламут
[76] — Орлиное Гнездо; это место и избрал Хасан ибн Саббах средоточием той власти, основу которой он положил своею неутомимою девятилетнею деятельностью и для создания которой, казалось, время уже настало. Вокруг Орлиного Гнезда и в нем самом было приобретено много сторонников тайного союза; ночью на среду 6 раджаба 483 г. (4 сентября 1090 г.) сам Хасан с помощью своих приверженцев пробрался в крепость, и вскоре Алиду пришлось убедиться, что из рук его выскользнула всякая власть над теми, кто до тех пор ему подчинялся, и перешла к подозрительному старику, который все еще продолжал являться под маскою святого аскета. Алид должен был волей-неволей удалиться; как благочестивый человек, Хасан не мог отпустить его без всякого удовлетворения и дал ему свидетельство на получение 3000 золотых из султанской кассы в Дамегане, и деньги эти были ему в точности выплачены собственным наместником Мелик-шаха.
Хасан был уверен в безусловной покорности не только окружавших его, но всех тех, которые обязались следовать знамени измаилитизма. Неизвестно, продолжал ли он сношения с вождями секты в Египте; достоверно лишь то, что в стране между Тигром и горами, отделяющими Нишапур от Герата и Мерва, приверженцы союза без колебания повиновались малейшему знаку Хасана. Он избрал поистине дьявольское средство, чтобы удержать в подобной зависимости несчастных слепых людей, которым этот бессовестный человек преподносил яд в виде лекарства, а также для того, чтобы создавать себе для выполнения своих темных замыслов орудия столь же ужасные, какие употреблялись потом лишь в нашем хваленом XX столетии. Не напрасно усвоил он себе все знания, доступные той эпохе. За исключением врачей и естествоиспытателей — число которых по сравнению было незначительно и которые охотно окружали свое искусство некоторой таинственностью, — весьма немногим было известно наркотическое действие опиума и особенного препарата из конопли — гашиша. Хасан выбрал из своих приверженцев молодых, сильных людей с энергическим темпераментом и приблизил их к себе. Вдруг то у одного, то у другого из них, когда они находились в одиночестве, начинала кружиться голова, и он терял сознание. Он приходил в себя в великолепной комнате, где его окружали незнакомые благоухания, красивые девушки и изысканные кушанья и напитки. Тут юноша испытывал все чувственные наслаждения зараз, и ему должно было казаться, что он переживает все блаженства рая, какие Коран обещает верующим после смерти. Среди опьянения молодой человек снова терял сознание; он просыпался уже в обычной обстановке и на том самом месте, где заснул в первый раз, и тут ему говорили, что по милости Божией он удостоился предвкушения райских радостей и что от него зависит заслужить навсегда только что испытанное блаженство. Тот прямым путем попадает в рай, кто погибает, служа Всевышнему, — вот что учил каждый в законе Божием; и тем, которые только что ознакомились с этим раем в чувственной и неотразимой для человека форме, ужасный изобретатель подобного отвратительного образа действия давал в руки кинжал
[77], в то же время указывая на какого-нибудь врага дела Божьего. Этого было достаточно, чтобы заставить ослепленного человека отправиться в одежде суфия, или под личиной купца, или под каким-либо другим видом, через горы и долы за сотни миль для того, чтобы нанести смертельный удар победоносному полководцу среди его войск, могущественному султану в его охраняемом стражами дворце, влиятельному сановнику среди толпы сидящих вокруг него писцов. Убийца почти всегда погибал под ударами солдат или телохранителей, окружавших его жертву, и заранее готовился к этому; но тем более неудержимо рвались федавии
[78] — так назывались измаилитские убийцы — к выполнению самых безумных и опасных замыслов, не сомневаясь, что, жертвуя жизнью, они приобретут райские наслаждения, к которым они так страстно стремились.
