При этом новом и страшном преобразовании измаилитизма на сцене мировых явлений возникла первостепенная политическая власть. Представителей этой секты называют обыкновенно ассасинами; и мы знаем, что имя это со времени Крестовых походов сделалось на Западе равнозначащим слову «убийца» (assassin). Первоначально под словом «хашаши» (во множественном числе хашашин) разумелся человек, который приготовляет упомянутое наркотическое средство, гашиш, или опьяняется им, или водится с людьми, которые употребляют гашиш; но Хасан и семеро его преемников из его же семьи, жившие в Аламуте, усердно позаботились о том, чтобы слово это получило свое мрачное значение, которое осталось за ним до сей поры, главным образом во французском языке. В течение двухсот лет вся Передняя Азия дрожала перед этой ужасной силой, рассыпавшей из неприступных и сокровенных мест смертельные удары, от которых нигде не было спасения и которые поражали лиц высокостоящих чаще, чем всех прочих.
В царствование султана Мухаммеда (498–511 = 1105–1118 г.) в Исфахане каждый вечер можно было видеть одного измаилита, который на углу какой-нибудь улицы искусно прикидывался слепым нищим и при наступлении сумерек жалобным голосом просил прохожих, чтобы какой-нибудь мусульманин проводил несчастного слепого старика домой, в то или другое предместье. Если кто-нибудь из жалости соглашался указать дорогу мнимому нищему, то, когда они достигали того места, куда направлялись, на сострадательного спутника нищего набрасывалось еще несколько спрятанных измаилитов, которые тащили его в отдаленное подземелье и там убивали. Таинственное исчезновение целого ряда жителей возбуждало в населении города все больше подозрений и наводило на него все больший ужас, пока наконец случайно не был открыт и уничтожен притон убийц. Политика ассасинов, в сущности, состояла в том, чтобы создавать себе в различных провинциях укрепления среди утесов, в самых неприступных горных местностях, где, защищенные от всяких преследований, они могли распространять свое влияние на соседние округи и откуда во всякое время могли рассылать своих федавиев. У нас есть список девяти подобных укреплений (в иные времена их бывало гораздо больше), рассеянных по Хорасану, Мидии, Фарсу и Хузистану; но настоящим центром секты оставались горные хребты, окружавшие Аламут, постоянную резиденцию главы секты; на вершинах этих гор повсюду были воздвигнуты замки и крепости, и, несмотря на все старания сельджукских султанов сокрушить могущество секты, Орлиное Гнездо оставалось неприступным, чему содействовали еще другие обстоятельства, — пока, наконец, волны монгольского нашествия не залили даже эти крутые вершины. Когда же в 654 (1256) г. полчища Хулагу наконец разрушили всеми проклинаемые стены Аламута и по всем провинциям избили приверженцев секты до «детей в колыбели», то этим далеко не был положен конец страшной силе ассасинов. Уже в 495 (1102) г., еще при жизни Хасана ибн Саббаха, правитель Халеба, Ридван, сын Тутуша и племянник Мелик-шаха, государь столь же бессовестный, сколько опрометчивый, выдумал призвать ассасинов в Сирию для того, чтобы упрочить за собой свое владение, теснимое магометанскими эмирами и крестоносцами; Ридван допустил даже, чтобы ассасины устроили в самом Халебе свое миссионерское общество.
Отсюда им удалось в 520 (1126) г. овладеть городом Панеасом (по-арабски Банияс) у южного подножия Хермона, правда они уже в 523 (1129) г. должны были снова отказаться от него, но в 527 (1132/33) г. они имели возможность купить крепость Кадм, лежащую в горной местности, к западу от Хамата, и отсюда в 535 (1140/41) г. напали на крепость Мазяд или Мазяф, находившуюся на неприступной скале и до тех пор принадлежавшую маленькому княжеству Шейзару, теперь же она сделалась центром такой же системы горных замков, какая существовала вокруг Аламута. Эту местность в то время, как и теперь, населяли нусайриты, секта тоже шиитского происхождения, по которой этот округ обыкновенно назывался Джебель-ан-Нусарийя (горы нусайритов). Хотя учение нусайритов близко к учению друзов и измаилитов, тем не менее нусайриты питали и к тем и другим живейшую ненависть; но, владея неприступными укреплениями, ассасины были неоспоримыми повелителями страны, и известно, что во время нескончаемых смут Крестовых походов они могли играть здесь роль не менее значительную, чем в Персии; даже когда монголы проникли и в Сирию, то по крайней мере отдельные измаилитские крепости устояли против этих ужасных завоевателей. Только в 671 (1273) г., после того как власть ассасинов была значительно ослаблена могущественным египетским султаном мамелюков Бейбарсом, они подчинились этому султану, который, так же как его преемники, не брезговал иногда пользоваться кинжалом федавия. Впоследствии ассасины здесь, как и на далеком Востоке, в Индии, обратились в безвредную секту, остатки которой встречаются и до сего дня в местности Химсе.
Нетрудно понять, что помешало ассасинам, несмотря на их долговременное существование и силу сопротивления, выйти из рамок зловредной секты и образовать из себя государство, как это удалось столь близко с ними связанным по своему происхождению карматам Бахрейна и Фатимидам. Между тем как те и другие сумели в надлежащий момент приобрести власть над известным национальным элементом, арабским или берберским, с самого начала делая орудием борьбы меч мятежника, а не кинжал убийцы, — ассасины не обладали никаким средством влиять на крупные массы народа, которых довольно легко привлечь к себе открытым насилием, но никак не коварным убийством. Я не думаю также ни в каком случае, что Хасан ибн Саббах когда-либо намеревался идти той же дорогой, как упомянутые измаилитские его собратья. Всякий раз, когда мы слышим о возмущениях, задуманных батинитами
[79], как большей частью называют их историки, то дело идет или о завоевании нового укрепления, или об обыкновенном бунте с единственною целью вызвать смуты и несчастья. Таким образом, за действием ассасинов не скрывалось истинно национальной подоплеки, хотя отдельные приверженцы и видели в своей секте выражение недовольства персов шиитского направления турецким управлением: вследствие этого ассасины, как мне кажется, не пытались возбудить к открытому восстанию более обширные округа, как, например, так близко к ним лежащие Табаристан и Джурджан — старинные центры непокорности всякому правительству. Впрочем, хотя темная деятельность этой беспримерной в истории династии — частные судьбы которой не представляют для нас дальнейшего интереса — зависела единственно от сравнительно незначительного числа отдельных личностей, но она имела огромное влияние на развитие исламского мира. Где бы только, от Хорасана до Сирии, ни возвышалась, во время вскоре разразившихся войн между султанами и эмирами, выдающаяся личность, нарушавшая — по мнению главы секты, который внимательно следил за всеми событиями из своего Орлиного Гнезда, — равновесие борющихся друг с другом сил, для нее уже был отточен кинжал федавия, и не раз таким способом внезапно оканчивалось начинавшееся улучшение печальных государственных условий. Если глава ассасинов не стремился возбуждать в массе народа иного волнения, кроме волнения страха и ужаса, то, с другой стороны, он, естественно, желал быть вполне уверенным в том, что с ним везде находятся в согласии подходящие для его целей люди, которые могли доставлять ему ценные сведения и от которых он мог ожидать, что они повлияют в желательном для батинитов направлении на государей и придворных, заведут интриги при дворах султанов и эмиров, словом, сделают все нужное для достижения питаемых главою секты намерений.
