Между тем, какими бы ревностными суннитами ни были турки, эмиры их, очевидно, принимали более к сердцу собственные, мирские выгоды, чем тот позор, какой был нанесен истинной вере: нужно было много печального опыта, пока они сознали, что на самом деле в данном случае мирская выгода совпадала с религиозной обязанностью. Пока же об отражении думал лишь тот, кто испытывал непосредственно нападение христиан, между тем как другие мусульманские князья продолжали с не меньшим ожесточением бороться друг с другом. Первое место из династий, завоевавших прочное положение, принадлежит Ортокидам, братьям Сукману и Ильгази вместе с потомками. В 496 (1102/03) г. первому удалось утвердиться в крепости Хисн-Кефа
[106] на верхнем Тигре, за которой впоследствии последовали и близлежащие города Маридин и Низибин. Ильгази между тем был занят неблагодарным делом — междоусобной войной между Баркияроком и Мухаммедом; когда, однако умер Сукман в 498 (1104) г., он унаследовал от брата Маридин и Низибин, причем предоставил Хисн-Кефу сыну Сукмана. Впоследствии его владения значительно расширились, между прочим ему принадлежал и Халеб; но все же самым прочным владением его и его рода всегда оставался Маридин, именем которого поэтому и наименовалась эта ветвь Ортокидов. С замечательною живучестью удержалась она во все время Крестовых походов и владычества монголов вплоть до 811 (1408) г., когда была устранена в Западной Персии и Месопотамии могущественными туркменами. Менее долго существовала ветвь Хисн-Кефы, хотя все-таки до 630 (1232) г.; последний князь ее был негодяй; власти его положил предел Эйюбид Камиль, племянник Саладина. В Халебе и Дамаске управляли еще некоторое время враждовавшие между собой братья Ридван и Докак. Первый — до 507 (1113/14 г.), после чего ему наследовал еще более ужасный сын, который находился главным образом под влиянием раба Лулу, а в конце концов был им же убит; но и этот последний получил возмездие по заслугам: в 510 или 511 (1117) г. город временно перешел во владение Ильгази Маридинскаго. Докак, без сомнения, был лучший человек, чем его брат, но не был рожден для власти: указанная личность находилась в Дамаске и оставалась там до своей смерти в 522 (1128) г., когда атабег Тогтегин, старый слуга Тутуша, который искусно удержался в очень открытом для нападений месте между Иерусалимом и Антиохией, и его потомки только в 549 (1154) г. должны были отказаться от своего княжества. Если мы упомянем еще мимоходом, что в маленьком владении Калат-Джабаре властвовали Укейлиды, то мы обратили внимание на все то, что в этих странах было построено не на голом песке, и эти царьки никогда не были очень довольны своею жизнью, ибо они так же, как христианские графы, жили изо дня в день и едва ли когда-либо были уверены в завтрашнем дне. В Малой Азии дело обстояло немного лучше. Правда, и здесь дружба между Данишмендом и Килидж Арсланом нарушилась в вопросе чисто восточного характера, который заключался в следующем: должен ли первый отдать что-нибудь последнему, своему верному союзнику, из тех 260 тысяч червонцев, которые император Алексей предложил для выкупа Боэмунда
[107]. Понятно, что Данишменд, пленивший опасных франков на свой собственный страх и риск при осаде Малатии, не особенно-то желал разделить эти крупные деньги с другими; но Килидж Арслан был недоволен отказом: он послал войско на бережливого друга, после чего тот со злости выдал Боэмунда всего за 1000 червонцев.
Как ни наивна эта история, она в конце концов стоила потомкам Данишменда престола. После взятия Килидж Арсланом Малатии у своего противника в 499 (1106) г., он, правда, погиб при попытке присоединить Мосул к своим владениям, уже в 500 (1107) г.; но и его преемники почти все время были в натянутых отношениях с соперниками в Сивасе. Сын Килидж Арслана Масуд, власть которого после долгих препирательств с его братьями была с 521 г. (1127 г.; управлял до 551 = 1156 г.) признана всеми частями государства, овладел наконец Малатией с ее окрестностями (537 = 1142/43 г.); после различных более поздних войн между обоими турецкими государствами с византийцами, умевшими искусно пользоваться распрями, последний Данишменд из сельджуков, Килидж Арслан II (551–558 = 1156–1162), был свержен с престола в 569 (1174) г., и владения его вошли в состав царства Рума. Части Армении, граничившие с Малой Азией и Месопотамией, не составляли исключения в смысле повсюду господствующей неурядицы: и тут происходили частые войны между различными турецкими эмирами и туземными князьями, которые возвышались при случае, во время всеобщего разгрома, в различных частях страны. Сравнительно более прочное существование имело маленькое царство Хилат, при озере Ван, которое в 493 (1100) г. попало в руки эмира Сукмана
[108]; хотя его владения обнимали едва лишь пятую часть всей Азии, он принял гордый титул Шах-Армен, «царя Армении», который сохранился в Хилате за его потомством до прекращения его в 581 (1185) г.
Попытка энергичного султана Мухаммеда противодействовать самовольному хозяйничанью эмиров на западе не удалась; опытный полководец его Маудуд ибн Алтуктегин пал жертвой кинжалов сирийских ассасинов, и это случилось как раз в тот момент, когда ему удалось соединить силы по крайней мере части этих округов и уже дать крестоносцам почувствовать свою сильную руку. Сыновья Мухаммеда Махмуд, Тогриль II и Масуд в течение всего своего правления (511–547 = 1118–1152) постоянно боролись за свое существование; после них, если бы это только допустили атабеги, сельджуки были бы рады утвердиться в Мидии и Азербайджане; поэтому нечего было бы и думать о прекращении ужасающих беспорядков в Месопотамии и Сирии, если бы сам Аллах не сжалился над своими правоверными.
Он воздвиг им усмирителя, а христианам карателя в лице Имада ад-Дина Зенги, который, как нам уже известно, командовал с 521 (1127) г. в качестве атабега Масуда, а позднее какого-то другого князя в Мосуле. По своему характеру он был как бы рожден для основания государств — как известно, благородством и розовой водой лишь в редких случаях можно основывать государства; он был столь же храбр и самоволен, сколько хитер и, когда нужно, лукав.
Ему нельзя поставить в заслугу, как его более великому сыну Нур ад-Дину («свету веры»), ясного сознания задач своего времени и сознательного посвящения себя их служению. Его положение в Мосуле настолько соприкасалось с примыкавшим к нему сбоку халифатом Аббасидов, стремившимся к возвышению, и со страной вечно беспокойных курдов и провинцией Азербайджан, управляемой честолюбивыми атабегами и князьями, что он не мог оставаться беспристрастным зрителем происшествий, разыгрывавшихся между ними и султанами; но хотя это и верно, тем не менее его постоянные попытки вмешательства, с которыми мы познакомились выше, составляли слабую сторону его политики. Совершенно ясно, что главной его задачей было по возможности распространить свою власть во все стороны от Мосула; делалось ли это за счет султанов, халифов, западных эмиров или крестоносцев, было ему безразлично; если бы счастье, часто сопутствовавшее ему в Сирии и почти постоянно в Месопотамии, не покидало бы его почти с такой же правильностью при его стараниях уязвить иракско-персидское осиное гнездо, то, быть может, его род стал бы на место позднейших Пехлеванидов азербайджанских.
