Но никогда величие Саладина не выказалось столь удивительным образом, как в следующем за этим несчастьем тяжелом году, последнем в его жизни. В то время как он должен был постоянно приставать к офицерам и солдатам, которые по мере увеличения трудностей становились все непокорнее и непригодние, с просьбой, даже мольбою, чтобы хоть скудно прикрыть Иерусалим от победоносных франков, его взор с неумалившеюся проницательностью и ясностью обнимал все страны ислама от Западной Африки вплоть до Персии. Правая рука его во всех делах по управлению и дипломатии, Мухьи ад-Дин Абу Али Абд ар-Рахим, с прозвищем аль-Кади аль-Фадыль, «прекрасный судья», — высохший человек замечательной подвижности, который во время аудиенции мог одновременно одно письмо писать, а два — диктовать, не уставал посылать одно известие за другим во все страны, где только можно было найти помощь, но всюду понапрасну. Теперь уже не ислам воодушевлял своих последователей, но курдский султан поддерживал ислам. Ничто не освещает более резко падение магометанства уже в то время, как это соотношение, особенно если сравнить его с юношески необузданным, но все же многообещающим порывом христианского Запада.
Но все-таки судьба даровала этому князю, много перенесшему, тяжелоиспытанному и уже состарившемуся в 57 лет, последнюю радость, на которой он мог отдохнуть душой. Так как король Ричард, обладая сердцем льва, имел птичий мозг — он никогда не знал, чего хотел, а Саладин всегда знал это, — то образец странствующего рыцаря в конце концов удовлетворился бесплодными лаврами каких-нибудь двенадцати побед и по миру или, вернее, перемирию 21 шабана
[129] 588 г. (1 сентября 1192 г.) отказался от освобождения Иерусалима. Когда, ровно через год после этого, великий сын Эйюба, заболев изнурительной лихорадкой, почувствовал приближение смерти, он мог сделать свои последние распоряжения в полном сознании, что он прожил недаром: сердитый «король Ангилтара», как называли его мусульмане, удалился опять в Европу, чтобы дать запереть себя своим друзьям; опасный маркиз пал от кинжала ассасинов, поэтому, даже если бы потомки тогдашних мусульман значительно отставали в способностях, все же можно было надеяться, что по крайней мере главные приобретения этих двадцати тяжелых и богатых событиями лет не пропадут опять для ислама.
И действительно, все осталось при том, что было достигнуто славною деятельностью Саладина. Правда, он был первым и последним истинно великим представителем династии Эйюбидов, но и Запад, после гигантского усилия, одновременного похода немцев под предводительством Барбароссы, французов и англичан под предводительством Филиппа и Ричарда, никогда более не предпринимал такого обширного предприятия. Чтобы сохранить меткое выражение, в настоящее время неупотребительное, мы скажем: борьба за Святую землю с конца Третьего крестового похода и после смерти Саладина «завязла в болоте». Должна ли она была кончиться несколькими годами позднее или раньше, зависело от обстоятельств и было несущественно для хода исторического развития в его целом. В главном уже тогда натиск христианского Запада на магометанский Восток не удался — к несчастью того и другого. Ибо и после отражения опасности как курдские, так и турецкие западно-азиатские династии выказали ту же ужасающую неспособность водворить среди своих земель и населения хотя сносный порядок; эта неспособность только что довершала несчастье Персии: как здесь, так и там упадок неудержимо шел своей дорогой.
Саладин был слишком умен, чтобы не предвидеть, что после его смерти оставшиеся будут спорить о наследстве. Уже при нем, к великому его негодованию, один из его племянников, в то время как он сам был прикован к Акке, нарушил мир Месопотамии себялюбивыми предприятиями, имевшими целью увеличение своих владений. С другой стороны, невозможность положиться на турецких эмиров заставила его поручать самые важные места по возможности своим ближайшим приближенным. И едва ли можно было надеяться, чтобы после того, как он закроет глаза навеки, все прочие отказались бы от своего господства в пользу того, кого он избрал себе в преемники, или даже согласились бы добровольно подчиниться новому верховному властителю. Насколько эти вопросы заботили великого государя, видно из того, что во время болезней, наводивших его на мысль о смерти, он не раз менял свои относящиеся к ним распоряжения, которые были начертаны раньше. У него было семнадцать сыновей; а между тем он не мог ни обойти, ни отважиться передать титул султана, верховную власть над другими брату своему, известному под именем аль-Мелик аль-Адила, «справедливый царь», который в самые тяжелые времена был ему верным помощником. Ведь сам он вытеснением Зенгидов и отстранением при случае потомков своего дяди Ширкуха показал пример того, как действуют в таких случаях честолюбивые люди. В конце концов он решился назначить султаном старшего своего сына Али, прозываемого аль-Мелик аль-Афдаль, «превосходный царь»
[130], и дать ему неограниченную власть над Дамаском и южной половиной Сирии; Египет получил Мелик Азиз, Северную Сирию с Халебом — Мелик Захир; своему брату Мелик Адилю он оставил то, чем мог располагать в Месопотамии, и, кроме того, на юго-востоке от Мертвого моря замки Карак и Шаубек, которые прежде принадлежали ему на правах ленов. Эти распоряжения вступили в силу задолго до его смерти: когда же 27 сафара 590 г. (4 марта 1193 г.) великий властитель испустил дух в Дамаске, то, по-видимому, все осталось по-прежнему, ибо Афдаль, равно как остальные, уже властвовали в предоставленных им провинциях. Но уже с самого начала такое положение не обещало быть долговечным. У каждого из четырех царей были, конечно, в отдельных округах, в качестве военачальников и управителей городов, подчиненные эмиры, на которых даже при самом Саладине нельзя было вполне положиться; к тому же множество этих доверенных мест были заняты остальными сыновьями и другими родственниками умершего султана; очевидно, что при возникновении каких-либо несогласий между четырьмя главными владетелями каждый из первых мог примкнуть к любой партии; из этого следовало, что до тех пор, пока какая-нибудь более сильная личность не захватит бразды правления, будет происходить все увеличивающийся беспорядок, и, наконец, все государство распадется на массу бессильных маленьких государств.
Так оно и случилось. Не прошло и года со смерти Саладина, как наследники его стали нападать друг на друга; несмотря на изменчивость бесконечных междоусобных войн, все же до 635 (1238) г. можно проследить их, так как то одному, то другому Эйюбиду удавалось, по крайней мере, захватить себе большую часть земель, приобретенных основателем их династии; но с указанного времени воистину разражается война всех против всех, в которой, например, уже между 635 и 637 г. (1238–1240 гг.), то есть в течение двух лет, Дамаск имел трех различных властителей; нет почти никакой возможности следить за бесконечными драками между крупными и мелкими владетелями. Для истории ислама в его целом подробности, во всяком случае, совсем не имеют значения; поэтому я ограничусь указанием главного хода событий.
