Было бы несправедливо возмущаться этим и считать поступком, несовместимым с нравственным достоинством халифа: сам Мухаммед несколько раз поступал подобным образом, а что он себе позволял, то должно было казаться его наместникам хорошим. На самом же деле это было сделано в порыве страсти — способ действий, как известно, вовсе не пригодный в политике. Но хорезмшах не мог терпеть покушения на человека, который только что признал свою ленную зависимость от него, еще менее мог он терпеть уничтожение маленького государства, которое около Рея защищало его владения от честолюбивого халифа. Он решил покончить с Аббасидом раз навсегда. Это было тем более необходимо, что убийство Огулмиша угрожало Мидии полным беспорядком.
Атабег Узбек из Азербайджана, равно как царствовавший в то время в Фарсе Салгарид Сад, одинаково мало желали, чтобы соседняя обоим провинция досталась в руки халифа; поэтому войска их уже приготовились переступить границы. Хорезмшах вовремя остановил их; войско Сада было побито, а так как его начальник скоро удовлетворился позволением спокойно управлять в Ширазе, то слабосильный Узбек спрятался при приближении Мухаммеда, объявил себя его подданным и велел за него молиться. Теперь Насер мог надеяться только на свои собственные силы, а они в конце концов не превышали сил сравнительно маленького государства; к тому же хорезмшах разыграл теперь против него такой козырь, который должен был иметь весьма ощутимые последствия, и доказал твердое намерение могущественного турецкого султана продолжать борьбу вплоть до полного уничтожения ненавистного врага.
Мухаммед завершил свое блестящее поприще осуществлением великой идеи, чего не добились не только Бунды и Сельджуки, но о чем даже ассасины не дерзали помыслить: он лишил священного сана не какого-нибудь одного владетеля, а весь род Аббаса и перенес халифат на Алидов. Собрание почетных ученых богословов, созванное по приказу хорезмшаха, должно было объявить Насера и весь его род лишенным имамства и назначить ему в преемники одного из потомков Али, по имени Ала аль-Мульк, родом из Тирмиза. Легко понять, что шиитские области Персии с радостью приветствовали передачу высшей священной должности одному из потомков боготворимого святого и что надежды Насера найти поддержку в Персии уменьшились; можно было даже ожидать, что и большинство суннитского населения Трансоксании и Хорезма будет на стороне коренного переворота, как только его силой оружия окончательно проведут в Багдаде. А это, казалось, предстояло сейчас же: хорезмийцы уже двинулись из Хамадана на Багдад, когда настала ранняя и суровая зима; проходы через мидийско-курдские возвышенности были занесены снегом, и масса людей и животных, желавших переправиться, погибли (614 = конец 1217 г.). Хорезмшах должен был вернуться, но его желание выступить в следующем году усилилось. На востоке снова начались обширные военные приготовления, с другой стороны, и халиф собирал все свои силы не только для защиты своего звания главы всего ислама, но и для того, чтобы придать надлежащий вес своим притязаниям на обладание Мидией. Таким образом, и здесь халиф и султан, прикрываясь плащом рвения к делу Божию, боролись за земные блага: но уже недалеко были те, кому предстояло похоронить обоих.
Тот, кто следил шаг за шагом за историей прежних исламских государств начиная со времени Бундов вплоть до этого момента, наверное, испытывает одно преобладающее чувство: чувство утомления, даже отвращения при виде неистощимых и бесконечных войн и распрей, в которых, за исключением краткого появления Саманидов и некоторых эпизодов Крестовых походов, нигде не было и мимолетной искры какой-нибудь религиозной или национальной идеи и которые нигде не создали сколько-нибудь удовлетворительного государственного строя. Когда арабы рассыпались за пределы своего полуострова, они тоже не поступали как ангелы, в громадном большинстве это были просто алчные кочевые племена. Но они сумели основать большое государство, найти или присвоить себе известные политические и религиозные идеи, за которые стоило потрудиться и воевать. У турок мы не видим ничего подобного. Даже и доныне нельзя не признать воинских способностей этой расы, но до появления Османов в ней замечается полное отсутствие умения если не созидать государства, то, по крайней мере, противодействовать их распаду. Свойственное туркам добродушие всегда мешало им поступать так зверски, как поступала, например, европейская солдатчина во вторую половину Тридцатилетней войны.
Но скоро наступили времена, когда людей не хватало и на это.
Книга третья
Нашествие монголов
Глава 1
Чингисхан и Хулагу
Почтенный летописец Ибн аль-Асир, приступая к рассказу о событиях 617 (1220) г., начинает следующим образом: «Вот уже несколько лет, как я в нерешительности, описывать ли мне потрясающее вторжение татар в исламские земли. Оно слишком ужасно, и у меня не хватало духа описать его. И теперь я приступаю к этому нерешительными шагами: ибо кто может с легким сердцем излагать письменно весть о погибели ислама и мусульман, кому покажется пустяком рассказать об этом? О, пусть бы мать моя никогда не производила меня на свет! Пусть бы я умер до этого и был бы предан забвению! Многочисленные друзья уговаривали меня изложить об этом письменно, но я все колебался; теперь же я вижу, что молчание с моей стороны не принесло бы пользы, потому скажу следующее: мое предприятие обнимает собой описание самой ужасной катастрофы и величайшего бедствия, подобного которому не видывали ни день, ни ночь на земле и которое разразилось над всеми народами, но в особенности над мусульманами; и если кто-нибудь скажет — слава Ему и да превознесется Он! — что с того момента, когда Бог создал Адама и до настоящего времени, человечество никогда еще не подвергалось такому испытанию, он скажет только правду.
В летописи не занесено ничего подобного либо похожего на это нашествие. К числу самых ужасных бед, о которых они повествуют, относится расправа Навуходоносора с израильтянами: избиение их и опустошение священного Иерусалима. Но что такое Иерусалим сравнительно с опустошенными этими проклятыми людьми областями, главные города которых были вдвое больше Иерусалима; что такое израильтяне, с вырезанными теперь, когда население какого-нибудь одного города, жителей которого избивали татары, превосходило своею численностью весь израильский народ? Я полагаю, что народы не испытают более подобного разгрома до самого того времени, когда человечество предстанет на суд Божий и пока мир не обратится в ничто… Ибо даже антихрист
[167] пощадит тех, кто последует за ним, хотя погубит тех, кто окажет ему сопротивление; те же не пощадили никого, но убивали и женщин и мужчин, вспарывали животы беременных и резали еще неродившихся. Воистину, мы принадлежим Богу и должны вернуться к Нему
[168]! нет ни власти, ни силы, кроме как у Бога, который велик и совершенен!»
Мы будем называть монголами или татарами не отдельные племена, а совокупность тех тунгусских, монгольских и в широком смысле слова турецких малых народов, которые в начале VII (XIII) столетия были как бы слиты в одну общую массу Чингисханом, или, называя его настоящим именем, Темучином
[169]. Трудно разбить их на составляющие их этнографические части, во всяком случае, это разграничение мало интересно для историка ислама. Ибо какого бы происхождения ни были те или другие — теперь считается доказанным, что не только второй монгольский завоеватель Тимур (Тамерлан), но и Темучин сами были турецкого происхождения — в войнах с исламскими государствами они составляют одно целое, отдельные части которого не отличались друг от друга ни по способу ведения войны, ни по степени цивилизации или, вернее, грубости.
