Все сохранившиеся источники говорят, что намерение Чингисхана потребовать от хорезмшаха покорности и тем заставить его порвать с ним мир
[174] было ускорено внешними обстоятельствами. Более чем подозрительно, что халиф Насер в момент опасности (614 = 1217 г.), ввиду приближения хорезмшаха, послал к Чингисхану гонца, которому удалось пробраться через Персию и Трансоксанию в лагерь монголов и выполнить там свое роковое поручение. Правда, едва ли можно сомневаться, чтобы при каких бы то ни было обстоятельствах было возможно мирное соседство между монгольским и хорезмским царствами. Но никто не может знать, что случилось бы, если бы столкновение произошло лишь после смерти одного из двух государей, так как быструю смену решающих событий непременно следует приписать их личному способу действий. В извинение халифа беспристрастный историк должен заметить, что он так же мало подозревал размеры и бедствия приближавшейся катастрофы, как и все жители исламских земель. Ведь еще недавно пережили они нападение каракитаев — такого же нападения ожидали и теперь, — а последние между тем едва перешли за Оксус и не причинили столько зла, как тузы. Если бы потомку хорезмшаха, который некогда соединился с этими язычниками против своего государя-одноплеменника, удалось включить в свои владения подобные же толпы кочующих татар, то он не имел бы оснований жаловаться. Но каковы бы ни были конечные результаты, то, что не подобало турецкому султану, еще менее подобало наместнику пророка, вменявшего своим последователям почти в главную обязанность совместные действия верных против язычников. Этот халиф всегда отказывался действовать серьезно против христианских крестоносцев, теперь же он призвал монгольских язычников чуть ли не в свою страну; ничто не указывает столь ярко на падение ислама того времени. Оба безумных противника (повелители Багдада и Бухары) в смелом неведении одинаково усердно старались вовлечь свою страну в несчастье. Едва ли мир был когда-либо свидетелем подобного добровольного нанесения себе смертельных ударов.
Даже после отъезда послов хорезмшах предпринял все возможное, чтобы сделать войну неизбежной и при этом устроить так, чтобы он оказался неправым. Комендант Отрара Гайр-хан велел в это время арестовать нескольких купцов, которые пришли с ценными товарами из монгольских земель и поселились в этом пограничном городе, отличавшемся в то же время оживленной торговлей. Он поступил так из корыстных целей, но шаху послал в Бухару
[175] донесение о поимке нескольких монгольских шпионов. Мухаммед велел казнить их. Известие об этом дошло до Чингиза вскоре по возвращении его послов, и хан не пропустил случая доказать всем, чего стоят красивые разглагольствования хорезмийцев. Он снова отправил в Трансоксанию посольство (оно состояло из одного турка, по имени Богра, отец которого находился на службе у Такаша, и двух монголов) с требованием выдать ему Гайр-хана, как убийцу миролюбивых монгольских подданных. В случае отказа он грозил переступить границу во главе своего войска. Такие притязания должны были показаться шаху смертельной обидой: он велел казнить Богру, как перебежчика, а монголов отослал обратно с бритыми подбородками — в глазах мусульман и других азиатских народов это величайшее поругание
[176]. Быть может, еще до этого Чингисхан созвал «курилтай», или собрание предводителей родов, которое, подобно земскому собору, выражало мнение народа и поддерживало важнейшие мероприятия государя, и война с хорезмшахом была решена.
Почти три четверти года (615–616 = 1218–1219 гг.) Чингисхан стоял лагерем на Иртыше, обучая свою конницу и привлекая к себе все новые силы; только осенью 616 (1219) г. все войско в нескольких колоннах двинулось на Трансоксанию. Первое столкновение между монголами и хорезмийцами произошло еще до этого: к востоку от нижнего Яксарта значительный отряд первых преследовал одну из турецких шаек, не имевшую предводителя и со времени Гушлуга все еще делавшую обладание некоторыми округами бывшего Каракитая спорным вопросом. При этом отряд монголов наткнулся на самого шаха Мухаммеда, который поторопился сюда для защиты владений своих друзей — канкалиев. Джучи, старший сын Чингисхана, получил строгое приказание не вступать в отдельные битвы до прибытия главного войска, поэтому он объявил, что смотрит на войска хорезмшаха как на своих друзей и не ищет с ними ссоры. С поспешностью, обыкновенно свойственной возрастающей внутренней неуверенности, Мухаммед все-таки принудил монголов к битве с своим гораздо более многочисленным войском; но исход ее не согласовался с его ожиданиями. Джучи не только выдержал нападение, но опрокинул левое крыло хорезмийцев и этим подверг опасности и центр, в котором находился сам шах: только благодаря храбрости сына шаха Джелаль ад-Дина, который победоносно отразил нападение на правое крыло и затем поторопился на помощь к отцу, равновесие установилось. Было неизвестно, на чьей стороне осталась победа: оба войска стояли лагерем на поле битвы, но ночью, согласно своим инструкциям, Джучи поспешно отступил: утром исчез всякий след быстрых монгольских всадников.
Это происшествие произвело необыкновенное впечатление на шаха Мухаммеда. При всей неутомимости своего честолюбия, которое в течение его двадцатилетнего царствования не давало ему успокоиться прежде, чем он не утроит размеры своего царства, он не обладал той энергией, которая способна выжидать, возрастает по мере увеличения трудностей и вполне проявляется в несчастье. До этих пор он был баловнем счастья; предприятия его, за исключением похода на Багдад, почти всегда удавались, к тому же, быть может, и приближающаяся старость давала о себе знать. В то время как на Иртыше Чингисхан создал из своих толпищ четыре столь же подвижных, сколько строго дисциплинированных войска, хорезмшах предавался лишь болезненным размышлениям. Он повелевал сотнями тысяч людей; но его могущество походило на тот колосс, который держится на глиняных ногах. Подобно своим предшественникам, он набирал большую часть своего войска из турецких племен, живших кругом Аральского моря и вплоть до Каспийского; но в рядах войска отдельные начальники сохранили несоразмерно большую самостоятельность. Кочевники, по своему обыкновению, по первому предлогу быстро сплачиваются в лавину, но когда они встречают энергичное и упорное сопротивление, то так же быстро рассеиваются.
