Глава 2
Ильханы и мамелюки
Падение Багдада было началом падения того ислама, который на почве первых своих завоеваний поднял дух многих народов и во многих отношениях оказал благодетельное влияние на их материальное и духовное развитие. Материальная и духовная жизнь, в настоящем значении этого слова, теперь были еще возможны только там, где не раздавался топот татарских коней или где своевременное и добровольное подчинение избавляло страну по крайней мере от самых ужасных бедствий. С этого времени миросозерцание исламских народов остановилось на том пункте, какого оно достигло в начале VII (XIII) столетия, и в течение веков совершенно застыло.
Однако почти в тот самый момент, когда монгольская держава вместе с завоеванием Багдада, казалось, сделала решительный шаг к окончательному разгрому исламских династий, был положен предел дальнейшим успехам кочевников. Войску Хулагу удалось сделать набег еще и на Сирию, но на весьма непродолжительное время: уже в Палестине они потерпели первое серьезное поражение в борьбе с бахритскими мамелюками Египта, и все многочисленные попытки хана и его потомков напасть на эту провинцию и присоединить ее к своему царству были неудачны. Ибо после того, как братья Мангу-хана были отосланы на запад и юго-восток за пределы монгольского царства, на некоторое время остановилось и то могущественное движение народов, которое за пятьдесят лет до этого находилось под руководством одного Чингисхана и поэтому было непобедимо.
Брат и преемник Мангу великий хан Хубилай (657–693 = 1259–1294) в 661 (1263) г. еще раз послал Хулагу подкрепление в 30 тысяч человек; но одновременно с этим он дал ему титул ильхана, «повелителя народа», чем и признал почти самостоятельным государем Персии и остальных стран к западу от Оксуса. Хулагу и ближайшие из следующих за ним ильханов (мы называем так государей из дома Хулагуидов) официально были подчинены верховной власти великого хана, но самый способ дарования этого лена свидетельствовал о их фактической независимости; независимость эта сделалась еще более неприкосновенна, когда потомки Джагатая, одного из сыновей Чингисхана, жившие между западом и резиденцией великого хана, всевозможным неподчинением отравляли существование центральной власти и таким образом уже в этом месте прерывали единство всего царства.
Но если ильханы и пользовались почти что неограниченной властью, зато отныне они были предоставлены только своим собственным силам, и, как только первое их поражение постепенно уничтожило панический страх перед монгольским именем, они стали на одну ступень с другими государствами, которые отчасти еще сохранились у их границ, отчасти образовались около этого времени. Основные черты этой системы государств восходят ко времени назначения сыновей Чингисхана начальниками известных частей войска и вместе с тем и обладателями занимаемых ими местностей. Из преемников их наследники Джагатая заняли округа к югу от Алтая, страну уйгуров, Кашгар с Яркендом и Хотаном, Трансоксанию и округа Балха, Газны и Седжестана; сыновья Джучи поселились в России и к северу от Каспийского моря (Кипчакское царство
[205], или Золотая Орда). Если, по мере все большего отпадения от государства великого хана отдельных его частей, отношения этих двух к ильханам не всегда были миролюбивы, то тем труднее было направить все свои силы на запад. Царство, несмотря на свои большие размеры, не могло, вследствие предшествующего разорения почти всех провинций, оказаться производительным, и для остановки дальнейшего движения ильханов достаточно было сравнительно небольших сил египетских мамелюков. Благодаря такому положению, монгольским государям, несмотря на всю покорность последних сельджукских султанов Иконии, не удалось удержать за собой всей Малой Азии. Напротив того, предводители отрядов, стоявшие всего ближе к византийской границе, и начальники различных туркменских и других турецких племен очень скоро выродились в более чем полусамостоятельных князей, которые сумели совершенно отклонить всякое влияние ильханов на западную половину полуострова. Среди этих малоазийско-турецких мелких владетелей уже до конца VII (XIII) в. выдвигается племя османов, и как в Египте и Сирии, так и в Малой Азии турки долго будут противиться монголам.
Но и это отражение варварских непрошеных гостей довольно мало послужило ко благу ислама. Управители Египта, Сирии и Малой Азии отныне и навсегда были турки, то есть они пряли ту же нить, какую и монголы, только другого свойства. Внешние войны и внутренние восстания в царстве ильханов и мамелюков, равно как позднее у османов, сменяют друг друга подобно тому, как это раньше было между халифами и султанами; но как бы ни видоизменялись при этом частности, в общем не изменялись ни общие формы проявления ислама, ни судьба подданных. Постоянный упадок ига на время задерживался только благодаря благодетельному влиянию, которое Крестовые походы оказали не только на Европу, но и на Восток, — начало торговых сношений между большими итальянскими республиками и странами Востока, с одной стороны — Кипром и мусульманской Александрией, с другой стороны — Константинополем
[206].
Только ввиду этого становится понятным относительно благоприятное внешнее положение Египта при столь диком и ежеминутно подверженном опасным содроганиям государственном управлении, какое являет собой господство мамелюков, и невероятная продолжительность этого господства в течение более двух с половиною столетий. Точно так же несомненно, что Персия находила выгоду в торговле, которая между Каспийским морем и Азовом и другими местностями на Черном море сосредоточивалась главным образом в руках генуэзцев. Только два великих события, почти совпавшие друг с другом по времени, а именно — открытие водного пути в Индию (1498) и завоевание Константинополя османами (1453), прекратили эти сношения и ускорили экономическое падение Востока, равно как падение Генуи и Венеции. Менее важны, хотя сами по себе довольно характерны были политические отношения между Западом и Востоком, которые идут наряду с вышеуказанными торговыми сношениями, хотя и не имеют к ним прямого касательства.
Первые ильханы, которые были язычниками и с высоты своего величия одинаково равнодушно взирали на ислам и христианство, были очень заняты мыслью послать против магометанских турок Египта не только давно подчинившегося им короля Малой Армении, но и находившиеся в сношениях с ним последние передовые посты христианства в Сирии. Правда, со времени неудачи Крестовых походов Людовика Святого могущество франкских рыцарей не могло больше внушать опасения; однако оно могло бы оказать значительную пользу военной политике Хулагу и его преемников против мусульман, если бы рыцарям тотчас не стало ясно, что бороться против турок с такими союзниками-варварами — то же, что изгонять беса силой Вельзевула. Несмотря на это, из совместной противоположности язычников и христиан к исламу возникли постоянные дипломатические сношения между папами и королями Англии и Франции, с одной стороны, и ильханами — с другой. Правда, из этого вышло так же мало толку (рвение к Крестовым походам теперь на Западе улетучилось), как в свое время из сношений Аббасидов с франками или позднее венецианцев с Ак-Коюнлу, но начала этой обширной мировой политики очень интересны; она продолжается и до сих пор и проявляется в стремлении русских оказывать влияние на персов, чтобы в случае надобности иметь их союзниками в борьбе с Турцией.
