После завоевания Багдада Хулагу (царствовал в 656–663 = 1258–1265 гг.) предварительно вернулся в Хамадан, а отсюда отправился через Мерагу в Тебриз, главный город Азербайджана, который отныне в течение большей части года сделался резиденцией ильханов. Монголы не привыкли к жаркому климату Персии и Ирака и потому во время своих военных походов держались по возможности северных частей разоряемых стран. Южная Персия была менее наводнена варварами, чем Хорасан, Мидия и кавказские владения. Подобно тому как и в настоящее время шах в жаркое время года покидает душный Тегеран и избирает для летнего местопребывания тенистые горы, так и ильханы меняли местожительства, смотря по времени года: проводя все лето в Тебризе или Мераге, позднее и в Султанин (это была любимая резиденция позднейших монгольских государей, заложенная в 689 (1290) г. внуком Хулагу, Аргуном, в местности между Казвином и Зенджаном), а зиму в более теплом Багдаде, они в этом остались верны кочевым привычкам своего племени.
В то время как полководцы Хулагу довершали подчинение ближайших к Багдаду округов и укрепляли власть нового завоевателя по направлению к Грузии, Хулагу располагался в своей столице и принимал, отчасти уже по дороге, присягу некоторых мусульманских князей, которые отказались от всякого сопротивления. Сын атабега, Абу Бекр Фарсский, явился тут вторично, а потом оба сельджука, Ис ад-Дин и Руки ад-Дин, которые, смотря по усмотрению монголов, попеременно или одновременно фигурировали в Руме в качестве султанов, и девяностолетний государь Мосула, Бедр ад-Дин Лулу. Ис ад-Дин выказал величайшую способность к низкой лести: зная, что Хулагу нехорошо отзывался о нем, он подарил ему пару ценных туфель, на подошве которых было выткано его изображение, так что получивший подарок невольно увидел портрет Ис ад-Дина. «Это — надежда раба, — прибавил подноситель, — на то, что падишах
[207] своею милостивою ногою захочет возвысить раба».
Большего не мог требовать даже монгол, и недаром Хулагу с некоторых пор находился в обществе образованных персов, которые сумели научить его тонкости таких острот. Впрочем, все же должно сказать о нем, что и в других отношениях сношения с ними не пропали даром. Хотя и он, и первые его преемники, и большинство его соплеменников оставались еще язычниками, но они все же восприняли кое-что из персидской культуры. Прежде всего их привлекала астрология, которая давно уже была в почете у персов и которую, кроме того, ценил уже Чингисхан. Еще в настоящее время ни одно важное или государственное дело в Персии не происходит иначе, как в день и час, назначенный придворными астрологами, как предвещающий счастье; так было уже и при ильханах. Ученый Насер ад-Дин был астролог, и это было, вероятно, его лучшей рекомендацией. Первое же большое общественное здание, воздвигнутое Хулагу одновременно с своими собственными дворцами, была обсерватория, руководство которой было предоставлено Насеру, причем в ней занимались, с пользою более серьезной, родственной наукой астрономией. Вообще из всех мирных занятий монголы имели всего более способностей к зодчеству, об этом свидетельствует как надгробная мечеть одного из правнуков Хулагу, Газана, в Султанш, так и подобные же памятники мамелюков, великие постройки Тимура и его потомков и прекрасные создания турецких султанов и монгольских государей Индии. Во всем остальном Хулагу был такой же варвар, как и дед его, Чингисхан. Читая рассказы мусульманских историков об опустошениях, произведенных его толпищами в Багдаде, и о тех из них, которые они только что готовились повторить в Месопотамии и Сирии, и слушая про те жестокости, которые приписывают ему самому, не находишь никакой разницы с предшествующим временем; только следующее поколение монголов умеряется до тона простой грубости, обычного и у турок.
Хулагу недолго колебался послать свои победоносные войска для дальнейших завоеваний. Устроив в северных провинциях все по своему желанию, он в 658 (1260) г. пошел на Сирию через Месопотамию. В последней он оставил особое войско, которое в течение этого и двух следующих лет покорило все маленькие княжества этой страны. Надо отдать справедливость Эйюбидам, в руках которых находилось большинство из них: они защищались, насколько могли; но, согласно монгольскому обыкновению, крепости, взятые силой, тем более жестоко разрушались, а жители избивались. Та же участь постигла Мосул, который после смерти Бедр ад-Дина (657 = 1259 г.) после нескольких столкновений восстал при сыне его Мелик Салихе: в 660 (1262) г. его взяли приступом и поступили с ним самым жестоким образом. Теперь он подчинился непосредственной власти завоевателей, между тем Ортокиды Маридина добровольным подчинением спасли свое маленькое владение, управление которым не было у них отнято. Тем временем Хулагу перешел со своим главным войском через Евфрат и дошел до Халеба. Город этот, в крепости которого начальствовал Эйюбид Мелик Муаззам, мужественно защищался, но скоро был взят и разорен. Затем войско пошло далее к югу, где испуганные турецкие полукнязья не смели помышлять о сопротивлении. Однако уже вскоре после падения Халеба неожиданное известие остановило победоносное шествие завоевателя: великий хан Мангу скончался (657 = 1259 г.), и Хулагу, который, как брат его, мог претендовать на высочайший сан в монгольском царстве, счел необходимым лично отправиться на восток.
Он удалился с частью войска, предоставив своему полководцу, Кетбоге, увеличивать уже достигнутые успехи. Уже в Тебризе дошло до Хулагу известие о том, что великим ханом избран брат его Хубилай (согласно государственному устройству, утвержденному Чингисханом, выбор принадлежал начальникам племен, но должен был падать на кого-нибудь из царствующей династии), и ему нечего было думать о том, чтобы оспаривать у него престол. Он начал приготовления к обратному походу в Сирию, куда его настоятельно требовали обстоятельства, как вдруг возгоревшаяся ожесточенная борьба между ним и двоюродным братом его, Берекаем, сыном Джучи и ханом Кипчака, заставила его направить свое оружие на север. Хотя междоусобные войны строго запрещались домашними законами Чингисхана, но и здесь обстоятельства оказались сильнее воли одного давно умершего человека. Война между двоюродными братьями разгорелась из-за узкой пограничной полосы, которую Кавказ, подступая к Каспийскому морю, оставляет около Дербента и по обе стороны которой простирается территория Ширвана. Противники и без того не были расположены друг к другу: Берекай, уже тогда принявший ислам, не одобрил жестокого обращения Хулагу с мусульманским населением запада. В 660 и 661 (1262–1263) гг. она велась с переменным счастьем; затем переход Хубилая на сторону Хулагу заставил кипчакского хана отступить; но возможность распространения монгольского владычества на Сирию и Египет была потеряна.
Сначала после отбытия Хулагу дела сирийского войска под начальством Кетбоги шли хорошо. Хотя, за исключением нескольких единичных случаев, ассасины отказались передать свои крепости монголам, зато в остальной Сирии им оказывалось мало сопротивления. Большинство мелких эйюбидских князей бежало или сдавалось без дальнейших рассуждений; те, кто предпочел последнее, утверждались в своих владениях на правах ленников Хулагу. Мелик Насер Дамасский попытался собрать войско, но попытка эта не удалась, благодаря ненадежности его эмиров; сам он беспомощно скитался по стране, скоро был пойман и вместе со многими родственниками отправлен к Хулагу в Тебриз. Крестоносцы Антиохии и других прибрежных городов вплоть до Акки держали себя нейтрально. Но вскоре по взятии Дамаска без кровопролития из Египта пришло известие, что бахрит Котуз с значительным войском из своих товарищей-мамелюков, в числе их и внушающий страх Бейбарс, находится на пути в Палестину, чтобы остановить наступательное движение татар.
