Будучи в качестве доблестного полководца и в качестве умного, одаренного поэтическим талантом человека достойным сыном своего отца, Абдулла ибн Тахир не имел все-таки отваги вести по примеру отца борьбу с халифом. В 213 (828/29) г. из Хорасана прибыло известие, что Тальха умер, а временно заместивший отца в его должности сын Тальхи, Али, убит возмутившимся народом, и вследствие того Мамун назначил наместником Абдуллу, который как раз в это время был занят сбором войска против Бабека. Абдулла быстро восстановил в Хорасане порядок и до самой своей смерти, последовавшей в 230 (844) г., добросовестно и точно исполнял все свои обязательства по отношению к Мамуну, а затем и к его преемнику, Мутасиму. Когда в 219 (834) г. в соседней с Хорасаном местности Талекан потомок Али, Мухаммед ибн Касим, отважился на мятеж и при этом попал в плен, Тахирид тотчас же отослал его в Багдад. Впоследствии, в эпоху происков Афшина, Абдулла встал на сторону халифа, что было весьма естественно, так как возмутившийся, подстрекаемый Афшином, испехбед Табаристана был подвластен наместнику Хорасана, и поэтому мятеж его касался настолько же самого Тахирида, насколько центрального правления. Само по себе это стремление действовать заодно с сюзереном было, конечно, вполне разумно до тех пор, пока власть халифа одновременно и внушала уважение, и обещала поддержку в нужный момент. Но когда после смерти Мутасима стали проявляться явные признаки начинающегося падения Аббасидов и усиливающейся распущенности турецких преторианцев, было бы умнее ограничиться охраной спокойствия в восточных областях, а халифат, с которым Тахириды, по крайней мере как властители Восточной Персии, не имели никаких общих интересов, предоставить собственной его судьбе. Но такое ограничение себя и своей деятельности шло вразрез с природой гордого и честолюбивого рода Тахиридов. Подобно предку своему, Тахиру, этому поставщику царей, который убил одного халифа, а другому доставил халифский престол, потомки его желали и впредь распоряжаться судьбами мировой империи и рассчитывали, что сумеют одновременно и удержать за собой восток, и ввести порядок в Ираке. Но для этого им недоставало уже ни силы, ни средств. Они приучились с тех пор жить расточительно и по-княжески. «Полный кошелек и посмертная слава не обретаются в одном и том же месте», — говорил обыкновенно Абдулла и поступал согласно с этими словами. Великолепное здание, которое он велел выстроить в Багдаде для временного пребывания своего и своих сыновей и которое, со всеми принадлежащими ему пристройками, походило на маленький городок, далеко перещеголяло все дворцы первых сановников халифата. Щедрость Абдуллы, особенно по отношению к поэтам и ученым, казалась даже в те времена совершенно необычайной. Но зато, по-видимому, его заботы о военных силах подвластных ему областей отступали на задний план. Правда, лично он выказал себя великим, талантливым полководцем, а позже, там, где оказалось нужно, он проявил подходящую энергию, — но тем не менее время выяснило, что все же он слишком полагался на силу и значение своего дома, при нем именно и достигнувшего вершины могущества. Умирая (230 = 844 г.), он владел, вследствие многих новых земельных пожалований, кроме собственно восточных областей, еще и Кирманом, Мидией, именовался также властителем Ирака, жестоко обираемого халифами и турками, и носил титул главнокомандующего войсками государства и губернатора Багдада. Во всех этих званиях наследовал ему сын его, Тахир II (230–248 = 844–862). Утверждение ближайшего наследника получалось из Багдада всегда без малейшего затруднения. При Тахире II политические ошибки этой династии стали впервые заметны по некоторым их последствиям. Невозможность одновременно управлять в Нишапуре и находиться в Багдаде для исполнения приказания халифов должна была наконец стать понятной обеим сторонам. Вот почему было шагом вперед, что халиф Мутеваккиль в 237 (851) г. передал должности наместника Ирака и губернатора Багдада, только номинально принадлежавшие Тальхе, его брату Мухаммеду ибн Абдулле и вместе с тем предложил ему переехать на постоянное жительство в столицу
[27]. Подобное разрешение задачи, как бы ни казалось разумным, оставалось все-таки половинной мерой, которая не могла привести ни к какому существенному результату в наиболее важном вопросе.
Тахиридам следовало бы освободиться совершенно от всякого участия в незавидном положении дел в Ираке, в этом они легко могли бы убедиться еще в том же 237 (851) г., если бы не были теми самоуверенными, гордыми людьми, какими они всегда были. Еще до того времени, когда Мухаммед переселился в Багдад, в Седжестане
[28] стал сильно выдвигаться некий уроженец Боста по имени Салих ибн ан-Надр
[29]. Во время волнений, вызванных хари-джитами, ему удалось собрать значительные военные силы. Нужно думать, что силы эти состояли из воинственных обитателей соседних гор. Это было первое появление диких племен этих местностей, вмешательство которых должно было позже оказаться решающим в судьбах всего восточного ислама. Жители Седжестана приняли мусульманство, но во всем остальном они, по-видимому, остались такими же со времени принятия их в состав империи халифов, какими были и до того. По крайней мере, теперь, как и раньше, во время случайных мятежей они выказывали такую дикость и такое упорство, с которыми Тахириды еще менее могли справиться, потому что они упустили надлежащий момент для принятия нужных мер. Под маской добровольцев, сражающихся против хариджитов, Салих и его приверженцы скоро подчинили себе всю область. Тахир двинулся против них во главе войска, и ему удалось на время восстановить спокойствие. Но едва он возвратился в свою столицу, как снова разгорелась борьба между хариджитами и добровольцами. В числе добровольцев находился один из сыновей простолюдина Лейса. Нам известны трое его сыновей: Якуб, Амр и Али. О молодости Али у нас нет никаких сведений; Амр зарабатывал пропитание, отдавая внаймы ослов, а Якуб занимался одно время ремеслом саффара, то есть медника. Он был скупой на слова человек, и никто не видел, чтобы он когда-либо улыбнулся. Вечно погруженный в глубокое раздумье, он всегда опускал глаза вниз и отличался большой набожностью. Когда начались стычки добровольцев и хариджитов, Саффар бросил молоток и взялся за меч. Он скоро прославился, сделался первым лицом среди добровольцев, благодаря своей силе и храбрости. Всегда он сражался там, где битва была жарче, и с тех пор, как удар меча одного из хариджитов рассек ему половину лица, у него образовался рубец, идущий через нос вкось по всей щеке и придававший ему действительно лютое выражение. В 247 (861) г. его товарищи по оружию, недовольные своим тогдашним полководцем, поставили во главе своей по общему избранию Якуба ибн Лейса, или, как его обыкновенно звали, Саффара. Честолюбивый и дикий, но одаренный блестящими качествами полководца, Саффар сумел в скором времени ввести среди своих подчиненных порядок и дисциплину. Их влечение к войне и алчность к добыче стали все более и более разгораться благодаря постоянно увеличивавшейся удаче их оружия, вследствие чего отряды эти становятся вскоре бичом всех соседних стран.
