Это ликование обошлось несчастному населению дорого. Бейбарс рассчитывал на то, что Перванэ теперь сам бросится к нему в объятия, так как монголы едва ли простят ему ненадежность его войска: но двуличный министр надеялся пробиться между обоими лагерями: он удалился в отдаленный Понтийский Токат. В это время султан пытался завязать сношения с эмирами по ту сторону Кизиль-Ирмака, причем подвергся опасности быть отрезанным вместе с своим войском, которое совершенно висело на воздухе, к северу от горных проходов Тавра.
Дело в том, что сам Абака уже надвигался с более значительными силами, а ему, как всегда, предшествовал ужас перед монголами; поэтому теперь не было надежды на помощь со стороны мусульманского населения; делать было нечего, в первый раз со времени вступления своего на престол Бейбарс должен был признать свой поход неудачным. Ибо, несмотря на победу при Абулустейне, он все-таки был неудачен; быстро отступая от приближающегося Абаки, мамелюки хотя и достигли сирийских владений без затруднений, но за их спиной беспрепятственно действовал меч монгольских чертей, которые платили кровавою местью единоверцам своих врагов. До 200 тысяч мирных людей (это наименьшая из приводимых цифр, другие увеличивают ее до 500 тысяч) — из них мы всего менее жалеем Перванэ — были убиты по мановению Абаки: это была, быть может, слишком дорогая цена для бесплодной и, во всяком случае, не очень-то славной ветви в лавровом венке султана Бейбарса. Сам он умер уже на обратном пути в Сирию (676 = 1277 г.); но памятные события в Малой Азии не пропали даром и для его преемников. Никто более не помышлял о таком безрассудном предприятии; мусульмане ограничивались притеснением Армении, когда обстоятельства, казалось, тому благоприятствовали, и медленно отнимали у нее одну местность за другой
[225], защищали вместе с тем крепость Аль-Бира (на пограничной линии с Евфратом, выдвинутую на левый берег этой реки) против нападений монголов и постепенно вытесняли их собственные аванпосты на левом берегу реки. В 691 (1292) г., когда нападение кипчаков на Азербайджан (689 = 1290 г.), а вскоре после этого смерть Аргуна (690 = 1291 г.) разъединили силы врагов, здесь была взята пограничная крепость Калт-ар-Рум. А в 715 (1315) г., когда Олджайту должен был отразить хищническое нападение джагатаев и отомстить Трансоксании разорением, даже такой значительный город, как Малатия, достался в руки мамелюков, в чем и состояла окончательная выгода семидесятилетней войны.
Правда, тем временем ильханы, когда только собственные родственники и эмиры давали им покой, многократно испытывали Сирию тяжелыми военными походами. Еще при Абаке брат его, Мангу-Тимур, в 680 (1281) г. сильно подвинулся на юг, и стоило много труда, чтобы победить его при Химсе; да и всему египетскому могуществу вообще угрожала немалая опасность, когда в 699–702 (1299–1303) гг. сильный Газан напал на страну до той стороны Дамаска и совершил на нее три энергично веденных похода. Положение было тем более серьезно, что во время второго правления еще несовершеннолетнего Насера силы мамелюкского государства не стояли на большой высоте, и, с другой стороны, Газан сговорился действовать сообща с киприянами и тамплиерами Арада, что могло иметь для Сирии самые плохие последствия. Напрасно хан, в 699 (1299) г. побивший в Химсе эмиров Насера, разграбивший Дамаск и в 700 (1301) г. снова появившийся в Халебе, ожидал обещанного подкрепления; когда он теперь в 702 (1303) г. послал вперед своего полководца Котлушаха с большим войском, этот на время еще раз захватил Дамаск, но сейчас же после этого потерпел поражение при Мердж-ас-Суффаре от надвигающихся египтян (702 = 1303 г.).
Это было сильное поражение, имевшее решительное значение почти для целого столетия. Газан, конечно, не хотел успокоиться на этой неудаче; но смерть постигла его уже в следующем году, а Олджайту и Абу Саид были слишком слабы, чтобы предпринять повторение столь тернистого предприятия. К тому же у них были и другие заботы: к только что упомянутой войне с джагатаями присоединились несогласия между Абу Саидом и Узбеком, ханом Кипчака, который не только многократно обменивался посольствами (715–719 = 1315–1319 гг.) с успевшим между тем достигнуть совершеннолетия Насером (что, впрочем, не имело большого успеха), но в 718 (1318) г. еще раз подвинулся за Дербенд. Правда, мажордом Абу Саида, Чобан, отбил это нападение, но все-таки возраставшее неповиновение вассалов несколько лет спустя принудило ильхана искать примирения с наиболее опасным из своих внешних врагов. Так состоялся формальный мирный договор (723 = 1323 г.) с мамелюками, за который позднее должен был поплатиться непокорный правитель Малой Азии Тимурташ: дружеское одолжение, оказанное при этом Насером своему союзнику, вполне уживалось с тем, что скрытный султан, как и прежде, был настороже для того, чтобы извлечь выгоды из возрастающего затруднительного положения Хулагуидов.
При жизни Абу Саида у тех, правда, не было недостатка во всевозможных восстаниях и в самовластии крупных вассалов, которые, не обращая внимания на ильхана, начинали ссориться друг с другом и даже вести междоусобные войны; но все же единство государства было отчасти сохранено. Но с его смерти каждый военачальник или наместник старался или собственными силами достигнуть самостоятельности, или же добыть какого-нибудь потомка Чингисхана, имя которого могло служить вывеской для удовлетворения собственного честолюбия.
Из всех мелких и крупных хищнических государств самое замечательное была республика (так уж приходится называть ее) Сербедаров из Себзевара, одного из городов Хорасана. Как передают, вблизи этой республики один государственный чиновник в 736 (1335) г. хотел оскорбить жен двух благочестивых поселян, но те стали защищаться, крича: «Мы лучше потеряем нашу голову (сер) на (бе) виселице (дар), чем потерпим такой позор!» Дерзкий пал под ударами их мечей, сыщикам же, посланным для поимки убийц, сопротивлялись большие толпы народа. Во главе их стал двуличный человек по имени Абд ар-Раззак, который происходил от Али, но, несмотря на этого сиятельного предка, растратил до последней копейки все свое имущество вместе со всеми доверенными ему государственными суммами и, выражаясь образным языком персидского историка, «был погружен в море размышлений», как бы ему снова встать на ноги. Со своим быстро увеличивающимся войском он изгнал сначала сыщиков, потом войска этой области. Первый эмир Сербедаров (738 = 1338 г.) был еще государем города Себзевара, который и позднее оставался средоточием этого своеобразного общества, но он погиб в этом же году, будучи убит своим собственным братом, Веджих ад-Дином Масудом, во время борьбы с ним. Этот, приняв на себя власть, нашел крайне выгодную для дела Сербедаров мысль соединиться с дервишами, которые уже тогда имели очень значительное влияние на низшие классы населения. Вследствие этого число его сторонников возрастало с изумительною быстротой, так что скоро он мог воевать с такими государями, как Муызз ад-Дин Курт из Герата и Тогай Тимур. В 745 (1344) г. он пал во время дозорного обхода, и вскоре после этого дервиши сами взяли это дело в свои руки. Мы должны противостоять искушению следить за всеми подробностями судьбы этого странного церковного государства; что касается до общего его характера, то надо, к сожалению, сознаться, что эти благочестивые люди почти всегда вели себя самым безобразным образом. Между 745 и 783 (1344, 1381) гг., то есть в течение 37 лет, у них переменилось одиннадцать начальников, из которых почти каждый «подсекал растение жизни своего предшественника», и все они оставили по себе славу образцовой безнравственности.
