В последние сто лет отношения между главными государствами ислама, обусловленные разделением монархии Чингисхана и завоеваниями Хулагу, почти не изменились. Персидские монголы, заключенные на востоке и севере между джагатаями и кипчаками, и на западе — турками, мамелюками в Сирии и сельджукскими эмирами в Малой Азии, не потерпели значительного урона в своих владениях, несмотря на свое внутреннее разъединение. Не только они, но все соседи страдают от последствий той же болезни — распадения на более или менее беспорядочные группы племен, претендентов и эмиров, воюющих друг с другом: слабость одних служит защитой другим до тех пор, пока не явится новый Чингисхан.
Глава 3
Тамерлан
Нельзя сказать, чтобы кто-либо из вождей второго монголо-татарского переселения народов отличался от вождей первого меньшей степенью дикости и свирепости. Известно, что Тамерлан, или, чтобы употребить более точную форму его имени, Тимур-денке, особенно любил, после выигранной битвы или завоевания города, сооружать возможно высокие пирамиды то из одних голов, то из тел убитых врагов. И наряду с этим все же встречаются черты, которые в сравнении с такой свирепостью кажутся не менее странными, чем пристрастие Наполеона к гётевскому Вертеру рядом с его грубой беспощадностью. Я вывожу это не из того, что под именем Тимура до нас дошли довольно объемистые записки, частью военные рассказы, частью рассуждения военно-политического характера, по содержанию которых часто едва ли возможно заключить, что в лице их автора мы имеем перед собой одного из величайших извергов всех времен. Если б даже достоверность их была вполне доказана
[229], все же надо помнить, что бумага все терпит, и в пример можно привести мудрое законодательство Чингисхана
[230]. Также нет надобности придавать слишком большое значение изречению, вырезанному на кольце Тимура: «расти-русти» (по-персидски «право — сила»). Тимур был мусульманин и, хотя склонялся к шиитизму, однако прежде всего горячо преследовал строгое проведение законов Корана и истребление иноверцев, если только они не заслуживали себе пощаду, отказавшись от всякой попытки к сопротивлению. Правда, и его единоверцам обыкновенно приходилось немногим лучше: «как хищные волки на изобильные стада» нападали татарские орды, теперь, как и за 50 лет до того, на жителей городов и стран, возбудивших неудовольствие этого страшного человека; даже мирная сдача не всегда спасала от убийств и грабежа, особенно в тех случаях, когда бедняги подозревались в неуважении к закону Аллаха. Всего легче отделались на этот раз восточноперсидские провинции, по крайней мере там, где они не возбуждали гнева Тимура последующими восстаниями, — потому что не должны были быть присоединены к непосредственным владениям нового победителя мира. Тем хуже велел он опустошить Армению, Сирию и Малую Азию. В общем, его нашествие было довершением разорения мусульманских стран. Тимур был, так сказать, великим организатором побед. Искусство, с каким он умел составлять свои войска, обучать военачальников, поражать противников, как ни мало достоверного мы о нем узнаем, есть, во всяком случае, проявление столько же смелого и сильного, сколько тщательно обдумывающего ума и из ряду выходящего знания людей. Таким образом, своими тридцатью пятью походами распространил он еще раз ужас монгольского имени от границ Китая до Волги, от Ганга до ворот Константинополя и Каира.
Тимур
[231] — имя это значит железо — родился 25 шабана 736 г. (8 апреля 1336 г.), в предместье трансокеанского Кеша (теперь Шехрисебз, к югу от Самарканда) или в одном из соседних сел. Отец его, Тарагай, был предводителем татарского племени барлас (или барулас) и, как таковой, главным начальником занятого ими округа Кеша, то есть он владел одной из бесчисленных маленьких областей, на которые давно уже распалось государство Джагатая.
Племя барлас официально причисляется к чисто монгольским, происхождение Тимура ведется от одного из ближайших доверенных Чингисхана, а с другой стороны — от дочери сына его, Джагатая. Но он ни в каком случае не был монголом; так как Чингисхан считался монголом, то льстецы его могущественного преемника сочли своим долгом установить возможно близкую связь между ним и первым основателем мирового владычества татар, и нужные для этой цели родословные были составлены только впоследствии. Уже внешний вид Тимура не соответствовал монгольскому типу. «Он был, — как рассказывает его арабский биограф, — строен и велик, высокого роста, как потомок древних гигантов, с могучей головой и лбом, плотный телом и сильный… цветом кожи бел и румян, без темного оттенка; широкоплечий, с крепкими членами, сильными пальцами и длинными бедрами, пропорционального телосложения, длиннобородый, но с недостатком в правой ноге и руке, с глазами полными мрачного огня и громким голосом. Страха смерти он не знал: уже будучи близок к 80 годам
[232], он сохранил духовно полную уверенность в себе, телесно — крепость и упругость. По твердости и способности сопротивления он подобен был каменной скале. Он не любил насмешек и лжи, был недоступен шутке и забаве, зато хотел всегда слышать одну правду, если даже она была ему неприятна; неудача никогда его не печалила, а успех никогда не веселил».
Это изображение, внутренняя сторона которого кажется совершенно соответствующей действительности, только во внешних чертах не совсем согласно с портретом, который нам дают позднейшие изображения
[233]; тем не менее в главном оно может иметь притязание на некоторую достоверность, как передача основанного на глубоких впечатлениях предания, там, где стилистические соображения не слишком влияли на автора, очевидно превосходно обдумывавшего изящество и симметрию своего изложения. Несомненно существование телесного недостатка, которому он обязан своим персидским прозвищем Тимур-ленка
[234], «хромой Тимур» (по-турецки Аксак-Тимур); недостаток этот, однако, не мог быть значительным препятствием в его движениях, так как особенно прославлялось его умение объезжать коней и владеть оружием.
