Как только успех Тохтамыша в Кипчаке стал делом решенным, Тимур мог на время спокойно предоставить ему дальнейшее ведение своего предприятия, когда же в 781 (1379) г. было сломлено последнее сопротивление жителей Хорезма и этим весь север и восток сделались ему подвластными, Тимур мог подумать о том, чтобы выступить завоевателем также на запад и юг.
Персидские, арабские и турецкие земли, несмотря на все опустошения, которым они подвергались уже в течение столетий, все еще были для кочующей толпы скудной Средней Азии обетованной землей, полной необыкновенных сокровищ и наслаждений, и еще раз основательно ограбить ее представлялось им далеко не неблагодарным трудом. Тем более понятно, что с той минуты, как Тимур перешел Оксус, прекращаются почти всякие попытки эмиров Трансоксании и непосредственно принадлежащих к ней областей подвергнуть сомнению его владычество, господство над войском, которое он себе достал, делается неограниченным. В областях Хорезма и Кашгара, имевших за собой долгую самостоятельность, мы, правда, еще встречаем позже отдельные попытки свергнуть иго, когда великий завоеватель находится в сотнях миль расстояния от какого-нибудь честолюбивого предводителя или изгнанного князя; но с начала своего первого персидского похода Тимур без малейшего затруднения пользовался безусловным послушанием тех сотен тысяч
[241], до которых скоро возросли его войска. Тяжесть обязанностей, которые он возлагал на них и на себя, беспримерна и далеко превосходит все бывшее при Чингисхане: тот распоряжался целым множеством больших полков, которые он рассыпал лучеобразно под предводительством разных начальников; Тимур обыкновенно лично вел все свои походы, если дело не шло о совсем незначительных набегах, и не раз делал переходы из Трансоксании прямо в Малую Азию и Сирию или обратно.
Для верной оценки его военной деятельности не следует также оставлять без внимания, что в Передней Азии ему приходилось иметь дело с менее жалкими противниками, чем в большинстве случаев полководцам Чингисхана: монголы и татары мало-помалу перестали быть чем-то новым; панический страх, предшествовавший им при их первом появлении, не мог уже повториться; теперь приходилось выдерживать битвы иного рода, преодолевать гораздо более мужественное сопротивление, и довольно часто за уходом свирепого победителя следовало восстание побежденных, требовавшее новой войны для своего усмирения. Самарканд, который Тимур сделал столицей своего царства, и Кеш, оставленный как летняя резиденция, редко удостаивались чести принимать в своих стенах грозного бека; большие дворцы и парки, которые он по татарскому обычаю велел выстроить и развести в обоих этих местах, как позже и во многих других больших городах становившегося все обширнее государства, стояли большей частью пустыми: его отечеством был военный лагерь.
Тимур был не такой человек, чтобы остановиться за неимением предлога к войне, когда в 782 (1380) г. он приготовился напасть на эмира Гератского, своего ближайшего соседа на западе. Как некогда Чингисхан потребовал от шаха Хорезма Мухаммеда признания своего владычества в той лестной форме, что просил его считать себя его сыном, так и Тимур не менее вежливо просил Куртида Гияс ад-Дина, царствовавшего тогда в Герате, посетить его, чтобы принять участие в курилтае, на который собирался в Самарканд избранный кружок эмиров, то есть вассалов приглашавшего. Гияс ад-Дин понял цель приглашения, и, хотя он, по-видимому, не выказал своего смущения, а, напротив, очень любезно обещал приехать позже при удобном случае, все же он счел нужным привести в порядок крепостные укрепления Герата, в то время как сам он должен был посвятить себя еще другой задаче. Его беспокойные соседи, опасные Сербедары из Себзевара, снова вынудили его наказать их за какие-то нарушения порядка. Бесстыдство этих головорезов с течением годов становилось все хуже, так что они делались тягостными всей окрестности, несмотря на почти беспрестанные их ссоры между собой. Самая дерзкая их выходка уже в конце 753 г. (начале 1353 г.) привела в изумление весь мир: их тогдашний правитель Ходжа Яхья Керравий отрубил голову последнему ильхану Тогай-Тимуру, потребовавшему от него клятвы в верности, в его собственной резиденции в Джурджане, куда Ходжа явился как бы для исполнения этого требования со свитой в триста человек. Их дальнейшие попытки присвоить себе область, которой владел еще Тогай-Тимур — главным образом Джурджан и Мазендеран — не удались: один из офицеров убитого князя, эмир Вали, провозгласил себя там государем и удержался против Сербедаров, но они оставались больным местом восточноперсидских князей. Так и теперь: в то время как Гияс ад-Дин отнял у Сербедаров Нишапур, который они уже давно себе присвоили, с другой стороны во владения Герата ворвался сын Тимура, Миран-шах, с войском из Балха (конец 782 = начало 1381 г.). Вскоре за ним последовал и отец с главной армией, Серахс, где командовал брат Гияс ад-Дина, должен был сдаться, Бушендж был взят приступом, сам Герат сильно осажден.
Город хорошо защищался, и тогда Тимур стал грозить Гияс ад-Дину, что, если город не сдастся добровольно, он сровняет его с землей и велит перебить все, живущее в нем. Маленький князек, который один не мог долго противиться такой превосходной силе и не смел рассчитывать на помощь с запада, упал духом: вместо того чтобы вести войско на выручку, он решился на сдачу. Также и себзеварские удальцы на этот раз не поддержали чести своего имени: они сейчас же выказали готовность приветствовать опасного завоевателя как покорные слуги; только позже, когда гнет иностранного владычества сделался им тягостным, они еще выказали в нескольких возмущениях свою старую отвагу.
Конечно, недолго все продолжало идти так ровно, как сначала. Крепость эмира Бали, Исфараин, пришлось взять штурмом, и только тогда он решился подчиниться; но едва трансоксанцы удалились из его земли, как он уже снова выказал желание самому перейти в наступление. Сербедары также восстали, а в Герате и окрестностях несколько храбрых предводителей отказывались от повиновения, несмотря на заключенный мир. Ответственность за последнее была возложена на Гияс ад-Дина, и он был послан со своим сыном в крепость, где их позже умертвили; тогда же трансоксанцы огнем и мечом в продолжение 783–785 гг. (конец 13811383 гг.) устранили всякое сопротивление в этих местностях. Каким образом это происходило, можно себе представить, если знать, что при вторичном взятии Себзевара, уже раньше отчасти разоренного, 2000 пленных послужили материалом для постройки башен, причем их клали рядами между пластами камня и известки и так замуровывали живыми. Почти так же ужасно свирепствовали орды Тимура в Седжестане, властитель которого Кутб ад-Дин хотя сдался, но не мог принудить свои войска, более жаждавшие битвы, сложить оружие. Потребовалось еще горячее сражение, пока эти 20 или 30 тысяч человек были отброшены в главный город Зерендж. За это раздраженный победитель по входе своем в город приказал перебить всех жителей «до ребенка в колыбели» (785 = 1383 г.).
