В общем, поход против Тохтамыша был едва ли не самым блестящим военным действием Тимура. Во всяком случае, продолжение похода в Переднюю Азию, так внезапно прерванное за четыре года до того, пошло далеко не так скоро, хотя войска мелких переднеазиатских князей не выдерживали никакого сравнения с войсками кипчаков, по крайней мере по числу. Но им во многих областях приходила на помощь природа горной местности, по которой татарские наездники плохо могли двигаться, а по мужеству и упорству ни туркмены, ни Музаффарид Мансур не уступали своему страшному противнику. Мансур с пользою употребил отсрочку, поневоле данную ему Тимуром, чтобы быстрыми походами отнять у большинства своих родственников их владения, и теперь он господствовал из Шираза над Хузистаном, Фарсом и Южной Мидией с Исфаханом, когда татары, которым в течение 794 (1392) г. пришлось еще усмирять восстания в Табаристане, приблизились к его государству в начале 795 (1392/93 г.). Для того чтобы шах Мансур не мог найти убежища в труднодоступных горах верхнего Хузистана, как при первой войне с Музаффаридом, сторона к Курдистану и Южному Ираку была заранее занята летучими отрядами, тогда как сам Тимур выступил из Султанин прямо через горы на Тустер, главный город Хузистана.
Далее войско шло сначала через удобную холмистую страну, которая отлого спускается к Персидскому заливу, до входа в поперечные долины, ведущие в горы, окружающие Шираз; после взятия штурмом одной горной крепости, считавшейся неприступной, дорога в столицу Мансура была свободна. Как говорят
[269], Мансур с умыслом дал Тимуру зайти так далеко, чтобы между горами персидской горной страны вести с ним неутомимую партизанскую войну; наконец, осажденный просьбами жителей Шираза, он счел своим долгом сделать хотя бы попытку к прикрытию города. Так дело дошло однажды после полудня до битвы в долине перед Ширазом. Но Тимур снова послал подкуп впереди своих наездников: главный из эмиров Мансура покинул своего господина в средине битвы с большей частью войска, сражения нельзя было больше остановить, все казалось потерянным. Мансуру удалось все же продержаться до самой ночи, и, пока усталые от битвы татары плохо караулили, он с небольшим отрядом своих последних верных — их оставалось, говорят, всего только пятьсот — напал в утренних сумерках на неприятельский лагерь. В первой суматохе ему удалось, рубя направо и налево вокруг себя, произвести большое кровопролитие и пробраться до самого Тимура. Но крепкий шлем неуязвимого, на несчастье мира, татарина выдержал удар меча отважного Музаффарида; между тем примчались новые толпы врагов, и неустрашимый герой пал в рукопашной схватке, а с ним и последняя надежда династии
[270]. Остальным ее членам нисколько не помогло, что они смиренно покорились завоевателю; чтобы никому из них опять не пришло в голову разыграть из себя Мансура, они были посажены в тюрьму и позже убиты.
Из Шираза Тимур повернул затем к Багдаду, где жил Ахмед ибн Увейс, со времени потери Тебриза, и теперь с тревогой ожидал исхода войны в Ширазе. Его попытка прийти к мирному договору с противником, равняться с которым он не чувствовал себя в силах, встретила мало поощрения со стороны последнего; тогда Джелаирид решил бежать со своими сокровищами в Египет, который теперь снова, как в дни Хулагу, казалось, должен был сделаться спасательным якорем утлого кораблика, какому уподоблялась мусульманская западная провинция посреди бури татарского нашествия. В Каире к этому времени уже давно перестали распоряжаться потомки Килавуна. Во время непрерывных волнений и дворцовых революций при последних бахритах возвысился эмир Баркук, один из черкесских мамелюков, которые теперь играли главную роль на Ниле; его первая попытка лишить власти малолетнего султана Хаджи II после семилетних войн между вельможами страны привела все-таки к вторичному воцарению устраненного, но уже шесть месяцев спустя Баркук окончательно завладел властью и царствовал с 792 (1390) г. в Египте, а с 794 (1392) г. также и в Сирии, самого энергичного эмира которой, Тимурбога Минташа, удалось победить и умертвить только с помощью измены и после упорного сопротивления. Баркук был вовсе недюжинным человеком: храбрый и коварный, как все мамелюки, он, однако, как политик, далеко не мог тягаться со своим великим предшественником Бейбарсом. Хотя он понимал, что успехи самого Тимура на западе требуют соединения всех сил Египта и Сирии с воинственными туркменами племен Черного и Белого Ягненка, как и со всемогущими тогда в Малой Азии османами и, наконец, с Тохтамышем, мало-помалу собиравшимся с силами после своего поражения, он тем не менее считал, что сделал достаточно, выставляя против татар по очереди этих полезных союзников и не вмешиваясь деятельно в войну сам. Пока он жил, его намерение, казалось, удавалось ему; но когда он умер в 801 (1399) г., его наследнику и сыну Фараджу (801–815 = 1399–1412) пришлось искупить близорукий эгоизм своего отца потерей Сирии, и только благодаря смерти Тимура он в конце концов остался неприкосновенным по крайней мере в Египте.
У Баркука хватило, однако, проницательности для того, чтобы оказать доброжелательный прием бежавшему от татар Ахмеду ибн Увейсу, когда он в 795 (1393) г. прибыл в Каир через Халеб и Дамаск, и продержать его гостем при своем дворе, пока не представился благоприятный случай для обратного завоевания его царства. Ему не пришлось долго ждать этого. Правда, Багдад сдался без сопротивления приближавшемуся Тимуру, и в течение годов 795, 796 (1393, 1394) были завоеваны весь Ирак и Месопотамия, а вновь проявившаяся непокорность Черных Ягнят была наказана вторичными ужасными опустошениями в Армении и Грузии при Кара Юсуфе, преемнике умершего в 791 (1389) г. Кара Мухаммеда. Но прежде чем Тимур, который после взятия Багдада уже обменялся грубыми письмами с Баркуком, успел выступить против Сирии, он был опять вызван на север нападением Тохтамыша, снова собравшего все свои силы, на Ширван, владетель которого еще раньше стал под покровительство мирового завоевателя. Вблизи от нынешнего Екатеринограда, к югу от реки Терека, Тохтамыш потерпел в 797 (1395) г. поражение, еще худшее, чем при Кандурче: от него он уже никогда не мог оправиться. Шайки Тимура свирепствовали по обыкновению, на этот раз в собственной области Золотой Орды между Волгой, Доном и Днепром, и оттуда далеко вглубь русского государства
[271]; потом он назначил там ханом Койриджака Оглана, сына Урус-хана, который опирался на сильную партию в Орде. Имевшаяся в виду цель совсем устранить таким образом неблагодарного Тохтамыша была достигнута: спасаясь сначала беглым скитальцем у литовского князя Витовта, потом блуждая в глубине Внутренней Азии, он, говорят, был убит семь лет спустя.
Зимой 798 (1395/96) г. Тимур, чтобы доказать свое рвение к исламу, занялся разорениями в христианской Грузии и произвел еще раз поход в устье Волги. Затем летом того же года (1396) он вернулся назад в Самарканд, чтобы набрать там новые войска для своих дальнейших предприятий; на западе он оставил Мираншаха с частью войска, для охранения сделанных завоеваний. Исполнить это тому удалось, правда, далеко не блестяще.
