С самого начала отношения между султанами Ахмедом Самаркандским и Омар-шейхом Ферганским были нехороши. В распри их — узбеки все еще были разрознены — вмешались монгольские ханы из дома Чингисхана, которые со времени заключения мира с Тимуром продолжали царствовать к востоку от верхнего Яксарта, — хотя и нельзя сказать, чтобы они вполне обладали достойной внимания властью, так как Кашгар достиг при одном мирзе самостоятельности, а остальные племена также разбились на две группы. Таким образом, здесь находились одни около другого семь мелких или средней величины государств, между которыми распри едва ли прекращались; беспорядок сделался полным, когда в 899 (1494) г. умерли султаны Ахмед и Омар-шейх, а в 900 (1495) г. и Махмуд. Четвертый из братьев, Улугбек, жил до 907 (1502) г., но держал себя в стороне от бесконечных войн, которые вели между собой потомки его братьев, пользуясь при случае и помощью монгольских ханов. Мы не можем здесь следить за ходом этих войн; я ограничусь лишь указанием, что в это время, благодаря испытаниям и похождениям, ими обусловленным, подрастал юный воин, которому суждено было переселить свое племя, все быстрее погибавшее в старой отчизне, на новую землю для новых успехов: Бабур II, один из сыновей Омар-шейха Ферганского.
Так обстояли дела, когда в 905 (1500) г. стал поспевать тот плод, который за пятьдесят лет до этого был посеян Абу Саидом.
Среди узбеков выступил внук Абуль Хейра, которого дурные и хорошие качества, храбрость, равно как вероломство и коварство, в равной степени делали его способным к воссоединению разрозненных частей своего народа и к основанию нового царства на развалинах наследия Тимура. Этот честный турок принадлежал к разряду таких людей, которые достигают многого, если их по ошибке не вешают слишком рано; его звали Мухаммед Шейбани
[306] (Шейбанид), то есть потомок сына Джучи, Шейбана, от которого Абуль Хейр и его род вели свою родословную; соответственно этому начинающуюся с него новую династию обозначают Шейбанидами, хотя его власть перешла по наследству не к его огромному потомству, а к другой ветви потомков Абуль Хейра, и, следовательно, вернее было бы называть ее Абуль-Хейридами. Когда Шейбани вырос, то, вследствие новых несчастий, постигших его семью, он очутился во главе всего не более трехсот всадников, с которыми не мог предпринять ничего серьезного. Таким образом, он бежал с этой маленькою толпою в Бухару к наместнику султана Ахмеда Самаркандского; здесь он встретил ласковый прием, дарованная ему поддержка дала ему не только возможность поселиться между владениями Тимуридов, монгольских ханов и узбеков, прежде при Абуль Хейре единых, а теперь распавшихся на отдельные племена, но на собственный риск объявить войну враждующим с ним членам его рода. Ему удалось напасть ночью на одного из двоюродных братьев, стоявшего во главе одного многочисленного племени, и убить его; эта удача, как эго бывает обыкновенно среди этих кочевников (да и у других), увеличила число его приверженцев, и скоро он почувствовал себя достаточно сильным, чтобы держаться самостоятельной политики. До этого времени он, наряду с собственной смелостью, был обязан своим успехам главным образом Тимуридам, которых границы он помогал защищать в качестве их ленника; но вследствие поражения, которое войско султана Ахмеда потерпело в борьбе против отрядов обоих ханов, Шейбани, недолго задумываясь, перешел на сторону последних. Они имели неосторожность предоставлять смелому предводителю войск, военные способности которого сказывались при каждом случае, все большую и большую власть в деле ведения войны против Трансоксании; к тому же с возрастающей славой о подвигах Шейбани к нему постепенно примкнули не только все те, которые прежде шли за знаменами его деда, Абуль Хейра, но и множество других странствующих больших и малых племен, которые, вследствие все продолжающегося распадения бывшего Кипчакского царства, слонялись то здесь, то там. Таким образом, в течение немногих лет он очутился во главе тридцатитысячного войска. Когда же наконец около 907 (1502) г. ханы поняли, что они позволили водить себя за нос, было уже слишком поздно: Шейбани в 908 (1503) г. напал также и на них и, после нанесения им основательного поражения, взял их в плен. Но уже до этого он овладел большей частью Трансоксании.
В 905 (1500) г., ровно через 50 лет после первого хищнического похода Абуль Хейра, он занял Бухару и Самарканд, и хотя некоторые Тимуриды, прежде всего Бабур II, с большим упорством отстаивали каждую пядь земли, он все-таки к 910 (1505) г., после нескольких нерешительных битв, окончательно изгнал их из Трансоксании, Ферганы и Бадахшана. Бабур II укрепился между тем (910 = 1504 г.) в Кабуле, где после смерти Улугбека возникли различного рода беспорядки; мужественный молодой князь был принят с готовностью и высматривал, где бы он мог набрать новых союзников для продолжения борьбы против узбеков. Следующий из тех властителей, государству которых грозила опасность, был султан Хусейн-и-Бейкара, старый властитель Герата.
И действительно, уже в 911 (1505) г. Шейбани, несмотря на храбрую защиту гарнизона, завоевал город и округ Хорезм и непосредственно после этого принялся за осаду Балха. Несмотря на свою старческую слабость и на уменьшение власти, обусловленное событиями последних лет, Хусейн имел еще возможность противостоять и сильному врагу; он собрал свои войска и в то же время вступил в переговоры с Бабуром насчет взаимного действия против общего врага. Государь Кабула не заставил повторять себе это дважды, но на пути к Хорасану он получил известие, что будущий его союзник только что умер (в конце 911 = весной 1506 г.). Желая узнать, как обстоят дела, он тем не менее пошел дальше, пока не достиг военного лагеря союзных войск. Если султан Хусейн в последние годы своей жизни не был таким энергичным государем, как прежде, то от его двух сыновей, наследовавших ему, и подавно ничего нельзя было ожидать. Конечно, ни Веди аз-Земан, ни брат его Музаффар Хусейн не хотели уступить друг другу престол; но даже эти двое мирз понимали, что начинать междоусобную войну, имея пред собой узбеков в самой стране, было бы вопиющею глупостью. Средство, к которому они прибегли для предотвращения опасности, было почти столь же опасно, как и сама опасность; так как никто не хотел допустить, чтобы другой за него властвовал, то было условлено, что оба будут управлять вместе. Конечно, дело пошло так, как обыкновенно бывает, когда запрягут одну лошадь впереди, а другую позади кареты: в то время как Шейбани в течение всего лета 912 (1506) г. осаждал Балх, оба государя даже не придумали плана похода, и, когда наконец все так же мужественно защищаемая крепость должна была сдаться и Бабур, покачивая головой, отправился обратно в Кабул, они распустили войско до следующей весны, должно быть в надежде, что тем временем им придет в голову что-нибудь разумное. Это и случилось в том смысле, что в следующем году, когда войска опять благополучно сошлись между Гератом и Балхом, каждый мирза имел свой собственный план. В то время как спорили, который из двух может оказаться лучшим, неожиданно узнали, что Шейбани выступил с 50 тысячами человек из Балха, обошел с севера хорасанские войска и направился на Серахс.
