В течение десятилетних распрей между государями и знатью Белых Ягнят могущество их, а прежде всего дисциплина их войск все более и более падали. Напротив того, Измаил пользовался безусловным повиновением среди своих войск. Их называли в насмешку кизил-баши, «красноголовые», так как чалмы их, состоявшие из белой материи, заложенной по числу двенадцати имамов в двенадцать складок, имели красные серединки; уже этот внешний знак, введенный еще Хайдером, обличал в них шиитов, хотя и турецкого происхождения, и они следовали за своим верховным главою, справедливо ли, нет ли называвшим себя Алидом, с той слепою преданностью, какою всегда отличались тайные члены шиитского толка и дервиши в отношении к своим духовным начальникам. В общем, это был дикий народ, напоминавший также имевших связь с дервишами сербедаров, которые еще за полтора столетия до этого пытались выдвинуться в качестве нового государства. Хотя и не верится тому, что говорят о них их суннитские противники, а именно чтобы они после победы поедали своих наиболее ненавистных врагов в жареном или вареном виде, но все же кизил-башей никак нельзя назвать приятными малыми. Зато они были прекрасные солдаты; таким образом вместе с ними и несколькими отрядами Белых Ягнят, привлеченных первыми победами на его сторону, Измаил победил одного за другим обоих последних внуков Узун-Хасана (значит, своих троюродных братьев), Элвенда у Нахичевани на Араксе (907 = 1501 г.) и Мурада в Мидии у Хамадана (908 = 1502 г.), завладел названными провинциями и устроил свою резиденцию в Тебризе; он называл себя шахом (царем), а не просто шейхом суфиев Ардебиля, как делали это его предки. Таким образом он положил основание новой династии, династии Сефевидов, как ее называют по прозвищу, или Суфиев по званию ее родоначальника, Сефи ад-Дина
[332].
Этой-то династии, в первый раз со времени Сасанидов, то есть почти что после девятисот лет, суждено было снова дать персидскому народу действительно прочное национальное существование. На персидской земле правили: до 1135 (1722) г. сами Сефевиды, потом, после злосчастного эпизода чужеземного владычества афганов, могущественный Надир-шах, после него — Зендиды и, наконец, еще теперь существующие Каджары; хотя во времена сельджуков и монголов персидская народность не сохранилась в своей чистоте, хотя особенно в настоящее время в Персии живет масса турок, все же новое государственное целое, в противоположность государствам, основанным до этого времени, отличается национальным персидским характером; если последний не сказывается во всем своем объеме с самого начала, то, во всяком случае, он заметен со времени Аббаса Великого (995–1037 = 1586–1628), который гениальным образом упрочил то, что было почти случайно без всякого плана начато его предком Измаилом. В своей учредительной и организаторской деятельности и тот и другой прибегали к тому главному средству, без которого, на Востоке по крайней мере, невозможны никакие прочные политические формы, а именно: пользовались религиозным, а в данном случае, вернее, конфессиональным (вероисповедным) отличием. Мы давно уже знаем, что персы лишены всякого чувства политического единодушия; ведь благодаря их неспособности к самостоятельному образованию государств и не могло образоваться одно цельное национальное государство во времена Бундов и Саманидов. Сефевиды, а именно уже первый шах Измаил, восполнили этот недостаток тем, что дали внутреннее единство и крепкую подпору всем повинующимся их власти, в общем для всех, строго выдержанном вероисповедании. Ведь персидский дух всегда был сродни шиитизму и был предан ему, но при арабском и турецком владычестве чиновничий круг должен был, по крайней мере внешним образом, исповедовать Сунну, и, хотя равнодушие монголов к религиозным верованиям своих подданных немало способствовало распространению шиитского учения, все-таки в различных провинциях было слишком много суннитов, чтобы могла идти речь о сознании народа как одного целого, хотя бы только в религиозном отношении. Поэтому привязанность к шиитизму не могла быть, вследствие указанной выше особенности персидского характера, единственной опорой для достижения объединения Сефевидами всех сил, находившихся в их распоряжении: ибо в начале их власти они не могли рассчитывать на персов, давно отвыкших от войны, а предварительно должны были рассчитывать на красноголовых турок. Последние были шииты, большинство персов — также: этим объясняется, что из царства Сефевидов образовалось национальное государство, которого язык и управление были персидские, а государственная религия — шиитизм.
Не следует думать, что шах Измаил, будучи государем Азербайджана и Мидии и начавший расширять свое новое царство, имел хотя бы малейшее понятие о чем-нибудь вроде персидского национального государства. Что первый шах Сефевидов не руководился им, видно уже из того простого обстоятельства, что после победы над двоюродными братьями он направил свое оружие сначала не на восток, в чисто персидский Хорасан, а против Зуль-гадиров, владетелей Абулустейна, к западу от Евфрата, которые, правда, оказали поддержку и помощь Мураду, спасавшемуся от Измаила, когда тот несколько раз пытался утвердиться в Багдаде. Видно, что на первых порах шах только и мечтал о захвате царства и ведении прежней политики Белых Ягнят; только то обстоятельство, что на западе они не могли бороться с османами, побудило его потомков перенести центр тяжести своего государства далее на восток и соответственно этому свою резиденцию на чисто персидскую почву, сначала в Казвин, потом в Исфахан. Сам Измаил воспользовался следующими годами после побед 907 и 908 (1501 и 1502) гг. для завершения своего успеха, а к 914 (1508) г. ему действительно удалось распространить свою власть над владениями Узун-Хасана от Кирмана до Эрзингана и Амида (Дияр-Бекр), равно как над Багдадом. Скоро, однако, неожиданные события натолкнули его на новые пути, о характере которых мы уже упомянули: у Каспийского моря и в Кирмане он сделался соседом узбеков, а начальник их Мухаммед Шейбани был вовсе не таков, чтобы оставлять его в покое. Хищнические набеги узбеков многократно затрагивали в особенности кирманские владения, а послы, через которых Измаил требовал удовлетворения, принесли резкий, даже оскорбительный ответ. К тому же узнали, что Шейбани, который, как и все узбеки, придерживался крайнего суннитизма, отправил послов в Константинополь, к турецкому султану Баязиду, с которым Измаил был уже в довольно натянутых отношениях из-за трудных пограничных вопросов: необходимо было торопиться, чтобы молодое царство не подверглось серьезной опасности быть защемленным между этими двумя могущественными противниками. Между тем мы уже не раз имели случай заметить, что редко что-нибудь выходило из таких неудобных сношений слишком далеко отстоящих друг от друга государств. Шах Измаил зато, напротив, выказывал много энергии и проницательности: продолжая успокаивать узбекского хана насчет его безопасности путем дипломатических переговоров, он уже осенью 916 (1510 г), поспешно двигался к Хорасану во главе своих красноголовых. Шейбани, никак не предвидевший столь близкой войны, только что распустил большую часть своего войска на родину, а немногочисленные гарнизоны, которые имелись в городах, не могли оказать большой помощи. Из Герата он вернулся обратно в Мерв, чтобы собрать вокруг себя остатки войск, находившиеся еще поблизости, и в то же время быстро призвать в высшей степени необходимые подкрепления из Трансоксании.
